усиливало.
Кроме того, меня вообще не волновали чьи-либо шрамы. Я слишком хорошо знала, что у каждого свои раны, независимо от того, видны ли они на коже или спрятаны глубоко внутри.
Тирнан чуть шевельнулся — крошечный толчок, который кто-то другой, менее близкий к его физической форме, мог бы и не заметить. Но я заметила это. И я знала, что мои колючие слова попали в цель.
— Со шрамами или нет, но я отвечаю за твою жизнь, — напомнил он мне, скривив свои красивые губы в уродливую, полную ненависти гримасу. — Помни об этом, когда Тильда поведет тебя в город. Если я узнаю, что ты сказала ей что-нибудь гадкое, проявила неуважение к ней или ее статусу, ты очень быстро поймешь, что прошлая ночь в запертой комнате была просто детской забавой.
— Ты настолько одержим идеей контроля, что можно подумать, что ты этим что-то компенсируешь, — бросила я ему.
Но Тирнан только рассмеялся своим долгим, низким, густым, как дым смехом.
— О, Бьянка, я, когда хочешь с радостью докажу, что это утверждение неверно. А пока не играй со мной в игры, на победу в которых у тебя нет надежды. Слушайся Тильду, и я, возможно, верну тебе твой дурацкий медальон.
* * *
Тильда МакТирнан ничуть не походила на своего кузена.
Она рассмеялась, когда я ей об этом сказала.
— Ну, Тирнану пришлось нелегко, — признала она, бросив очередное платье на груду одежды, которую тащила за нами сотрудница магазина «Блумингдейлз» в Нью-Йорке. — Думаю, на этом пока все.
Я послушно последовала за Тильдой в заднюю часть магазина, где находились примерочные. Эзра взял Брэндо в ФАО Шварц, чтобы купить пару новых игрушек, так что мы с Тильдой могли «не торопиться» выбирать подходящие для меня наряды. Первое, что она мне подсунула, было платье в пол из переливающегося устричного шелка и перьев.
— Куда я это надену?
Тильда улыбнулась, помахав рукой в воздухе.
— О. Никогда не знаешь наверняка. Тирнан не совсем мистер Общительный, но тебя могут позвать как представителя семьи на каком-нибудь собрании. Всех ждут на День благодарения, Рождественский бал, День рождения Брайанта и тому подобное.
— И на некоторые из этих мероприятий допустимо надевать перья? — слабо спросила я, чихнув, когда одно из перьев пощекотало мне нос.
Тильда слегка рассмеялась.
— Определенно. Поверь мне, я знаю толк в таких вещах. В нем ты будешь похожа на голубку. Невинная и прекрасная.
От ее комментария все мои сомнения испарились. Теперь, когда Аиды не стало, никто не называл меня «голубкой» или «голубушкой», но птица и ее символика всегда будут иметь для меня значение.
Отец дал мне это прозвище, когда мне было четыре года. Я до сих пор помню, как он говорил мне, что я его голубка не потому, что хрупкая и невинная, а потому, что я приношу ему умиротворение.
Пока я шла в примерочную, Тильда продолжала болтать.
— Конечно, Тирнан ненавидит посещать наши собрания, и его нельзя винить. Никто из его близких родственников с ним даже не общается, кроме родителей, а они… ну, все знают, что они из себя представляют.
— Я не знаю. Что ты имеешь в виду?
Это была слишком хорошая возможность, чтобы ее упускать, выпытать у милой и симпатичной Тильды больше информации об опекуне, который в этот момент больше походил на моего похитителя. Я хотела получить ответы на любую из его бесчисленных загадок. Может, если бы я больше понимала Тирнана, то была бы менее очарована его загадкой.
— Ну, в семье это общеизвестно, так что я не думаю, что должна это от тебя скрывать, раз ты член семьи, — размышляла Тильда.
— Я никому не скажу, — пообещала я, влезая в гладкий материал и чувствуя, как он, словно дождевая вода, скользит по моим изгибам.
Я вышла из комнаты, чтобы немного покружиться перед Тильдой, и увидев меня, она ахнула, широко раскрыв глаза и прикрыв рот рукой.
— Изысканно, — вздохнула она. — Сколько, ты сказала, тебе лет?
— Я не говорила. Мне семнадцать.
— Ах, тебе лучше быть осторожнее, Тирнан или его отец в мгновение ока выдадут тебя замуж ради политической выгоды, если ты будешь выглядеть так, как выглядишь. Особенно в этом платье.
— Мне еще нет восемнадцати, — повторила я в ужасе от мысли, что меня выдадут замуж, как какую-нибудь невесту пятнадцатого века с нулевой самостоятельностью.
Тильда пожала плечами.
— Возраст согласия в штате Нью-Йорк — семнадцать лет. Кроме того, это путь богатых, дорогая. С большими деньгами приходят большие махинации. Если они могут тебя использовать, то непременно это сделают. — Тильда прищурилась, и в ее глазах мелькнул проницательный ум. — Как ты сказала, Тирнан вас нашел?
— Я этого не говорила, — я поступила, как в книге Тирнана и больше ничего не выдала. — Ты что-то упоминала о том, почему он не ходит на светские приемы.
— О, его мало кто приглашает, — заверила меня Тильда. — Он — паршивая овца в семье, а это о чем-то говорит. Его старшие братья, по сути, психопаты, и, по моему скромному мнению, Тирнан — единственный, у кого осталось сердце после того, как отец попытался выбить из них эту безделицу.
— Он их бил? — повторила я, откровенно потрясенная мыслью о том, что кто-то мог причинить боль Тирнану.
Я видела, как он сражается на ринге, мощная грация его натренированного тела была подобна рассекающему воздух оружию. Но с другой стороны, даже Тирнан когда-то был ребенком, как и Брэндо, юным и нежным, нуждающимся в защите.
— Вот такая история, — пробормотала она, протянув мне блузку и юбку, явно озабоченная моим гардеробом. — Этот шрам у него на лице? Это сделал его отец.
Мои пальцы взлетели к щеке, обрисовав на ней устрашающий шрам Тирнана.
Лейн Константин не был идеальным. Он был женатым мужчиной с семьей и всю жизнь прожил вдали от Аиды, Брэндо и меня, но он всегда нас только защищал. Только любил. Даже в самые тяжелые моменты, в недели, предшествовавшие его смерти, отец удовлетворял наши потребности прежде, чем свои собственные. В голове промелькнул его образ за обеденным столом: он глубоко спит, прижавшись щекой к раскрытому учебнику химии, заснув после проверки моей домашней работы.
Если я приносила ему умиротворение, то он приносил мне безопасность. Я знала, что, пока жив мой отец, никто и никогда не причинит мне вреда или, по крайней мере, не уйдет от ответственности.
Похоже, Тирнан вырос в доме с противоположными настроениями.
— Ремень, — продолжила Тильда, снова подталкивая меня в примерочную. — Отец ударил его по щеке, и пряжка рассекла ее от уха
