них все в порядке, тогда еще ничего, но если они упустили Стася и Саидова... — Я накинул пальто, сорвал с вешалки шапку. Когда я сбегал по лестнице, услышал звук захлопнувшейся двери. Вслед за мной, поскрипывая новыми туфлями, спешил Пиртахия.
...Дежурный отделения немедленно соединил нас с Тбилиси. Я позвонил на дом к начальнику секретного сектора.
— Наши «друзья» чувствуют себя преспокойно, — сообщил он, — совсем недавно ребята проводили их на улицу Орджоникидзе, чтобы по пути с ними ничего не случилось.
Я облегченно вздохнул, словно с плеч моих свалился тяжелый груз. Но сразу же возникли новые опасения:
«Может, Раиса и не думала увозить икону богородицы?»
«Может, все очень просто: в нее влюблен какой-нибудь хороший, честный парень, а мы...»
Тем временем дежурный по моей просьбе созвонился с адресным бюро. Сведения, полученные оттуда, оказались неожиданными для меня: в Харькове действительно оказался Бернард Каврига, но он был... семидесятипятилетним педагогом-пенсионером, который, конечно, в этот час преспокойно спал в своей постели, не помышляя ни о какой невесте. Где уж влюбляться в столь почтенном возрасте!
Тогда я попросил дежурного — исполнительного и вежливого молодого украинца — соединить меня с начальником отделения. К счастью, он оказался в своем рабочем кабинете, не то пришлось бы будить его ни свет ни заря.
...Высокий светловолосый человек средних лет радушно заспешил нам навстречу, как только мы открыли дверь его кабинета.
— Михаил Петрович, — по-домашнему представился он.
Я подробно рассказал обо всех обстоятельствах нашего дела и о тех осложнениях, которые возникли в последний момент. Михаил Петрович внимательно слушал, нервно потирая лицо. Я давно обратил внимание, что человек нашей профессии не может спокойно слышать подобные истории. В таких случаях он уподобляется горячему скакуну, мимо которого стремительно пронесся табун.
Когда я упомянул Бернарда Кавригу, начальник отделения хитро сощурил глаза и мягкая улыбка скользнула у него по губам. Но он не прерывал меня, пока я не закончил.
— Все ясно, друзья. Вы прекрасно поработали, но, к сожалению, — он сочувственно покачал головой, — к сожалению, вашего Бернарда уже нету...
— То есть как нету?
— Он и его дружок, некто Галан, убиты в перестрелке с нашими работниками в Киево-Печерской лавре. — Он посмотрел на нас с таким выражением, словно хотел сказать: «Нравится вам это, друзья, или нет, но это так».
Новость не обрадовала меня. След терялся, цепочка грозила оборваться.
— Двое убито... Живыми никого не взяли?
— Никого. Третьему удалось скрыться.
— Кто этот третий?
— Не знаем. — Начальник с сожалением пожал плечами.
— А с какой целью проникли они в лавру?
— Цель, мне кажется, была та же, что и в Тбилиси, — охота за древними иконами. Вы ведь знаете, лавра — старейший памятник православной церкви — относится к одиннадцатому столетию.
— Вы уверены, что один из убитых — Каврига?
— Мы обнаружили у него три паспорта. Один — на имя Бернарда Самуиловича Кавриги. Так что этот человек с тремя фамилиями, должно быть, вас и интересовал.
Я окончательно растерялся. Новые обстоятельства полностью меняли ход дела, все планы, разработанные нами, оказались ненужными. Что было делать? Поехать в Киев и там на месте ознакомиться с агентурным материалом по этому делу? Или же продолжать последовательно «разрабатывать» линию Раисы — по моему глубокому внутреннему убеждению эта женщина могла принести следствию наибольшую пользу.
Спокойный голос Михаила Петровича прервал мои размышления:
— Я бы советовал вам немедленно доложить обо всем в Тбилиси. Преступник, которому тогда удалось бежать, может из Киева направиться именно туда. Во всяком случае, он обязательно даст знать своим тбилисским коллегам о провале банды. Поэтому надо удвоить наблюдение за преступниками в Тбилиси, чтобы перекрыть все их связи или же, при крайних обстоятельствах, не дать им скрыться и своевременно задержать... Что касается Раисы, то здесь ей наверняка не удастся наладить связи, и вы можете увезти вашу «родственницу» обратно!
Михаил Петрович взял телефонную трубку и попросил соединить его с начальником следственного отдела тбилисского угрозыска. Вскоре указание было получено: действовать сообразно с обстоятельствами, как найдем нужным.
Часам к восьми утра мы, распрощавшись с Михаилом Петровичем, вернулись к себе в гостиницу. Разумеется, было уже не до сна.
Раиса, конечно, охотно согласится вернуться с нами в Тбилиси — другого выхода у нее нет. Но вдруг икона не у нее? Мы так и будем кататься зря туда и обратно. Подозрения опять охватили меня. «Если даже богородица и спрятана в чемодане Раисы, здесь, в чужом городе, не встретив своих и охваченная предчувствием опасности, она может уничтожить это вещественное доказательство. Что тогда?»
Арестовать Раису и обыскать? Рановато. Преступные связи необходимо проследить до конца, чтобы узнать, кто именно оказался вдруг столь заинтересованным в исторических реликвиях наших народов. Тем более, что выясняется широта и разносторонность симпатий неизвестного ценителя искусства — его, оказывается, интересуют памятники древней иконографии не только в Грузии, но и на Украине.
— Владимир! — позвал я.
— Есть! — Пиртахия сел на кровати и уставился на меня красными от бессонницы глазами.
— Пойдешь к Михаилу Петровичу и доложишь, что мы решили... Слышишь?
— Все слышу. — Владимир уже был одет и готов выполнять любое поручение.
— Решили выкрасть маленький чемоданчик. Для чего и как — объясню потом.
— Все ясно. Дальше?
— Пусть часам к двум пришлют сюда оперработника, чтобы вынести чемодан из комнаты Раисы.
— А Раиса?.. — Владимир недоуменно таращил глаза.
— А Раиса вместе со мной будет в кино.
— Не выйдет, — отрезал Пиртахия. — Подозрение сразу же падет на меня.
— Не беспокойся за свою репутацию — ты тоже будешь с нами!
— Я буду здесь и в то же время — я буду с вами! Ничего не понимаю. И для чего нужен еще оперработник?
— Пусть предупредит дежурную по этажу, чтобы молчала, когда Раиса подымет шум. Об остальном — позже. А сейчас — иди к Михаилу Петровичу.
Пиртахия молча вышел из комнаты.
К десяти часам утра, когда Раиса постучалась к нам, Пиртахия успел вернуться.
Я взглянул на свою «родственницу» — у нее были грустные и усталые глаза. Она молча кивнула и села в кресло у окна. А я с большим возбуждением говорил своему собеседнику, словно бы продолжая уже начатую фразу:
— Так вот, братец ты мой, столько времени потеряно, сколько денег потрачено, и все — впустую?..
—
