мира из-за противоположных и при этом не равномощных сил: превосходство остается за лучшей. Но и злое начало не может погибнуть совершенно, так как оно присуще значительной части тела и значительной части души Всеобщего и постоянно ведет упорную борьбу с лучшей силой. Поэтому в природе духовной Осирис, владыка и повелитель всего самого благородного, — это мысль и разум[148], а на земле, в ветрах, водах, в небе и на звездах все здоровое, устроенное и упорядоченное сроками, сочетаниями и периодами является истечением и подобием Осириса. Тифон же в пределах души — все бурное, титаническое, неразумное и непостоянное, а в материальной части — смертное, вредоносное, возбудительное и связанное с неупорядоченными сроками, нарушением пропорций, помрачениями солнца и лунными затмениями; все это — как бы набеги и мятеж Тифона. И об этом свидетельствует имя Сет, которым называют Тифона, ибо оно означает "то, что губит" и "то, что совершает насилие", а также часто — "переворот" и опять-таки — "скачок".
Некоторые говорят, что Бебон был одним из друзей Тифона, а Манефон[149] пишет, что самого Тифона называют Бебоном; значение же этого имени — "задержка" и "помеха", потому что сила Тифона препятствует явлениям, идущим по надлежащему пути и влекущимся к правильной цели.
50. По этим причинам из домашних животных Тифону посвящают самое грубое — осла, а из диких — самых необузданных — крокодила[150] и гиппопотама. Про осла мы уже все объяснили. В Гермополе показывают изображение Тифона в виде гиппопотама, на котором верхом сидит сокол, сражающийся со змеей. В образе гиппопотама представляют Тифона, а в образе сокола — могущество и власть, которых Тифон добивается насилием, часто напрасно, сотрясаясь от злобы и сотрясая все вокруг. Поэтому, принося праздничные жертвы в седьмой день месяца Туби, который называют днем исхода Исиды из Финикии[151], египтяне налепляют на хлебцы изображение связанного гиппоптама. А в Алоллонополе существует обычай, чтобы все без исключения ели крокодилов[152].
В один день они ловят их столько, сколько могут, а затем убивают, бросают против святилища и рассказывают, что Тифон ускользнул от Гора, превратившись в крокодила, и что все дурные и вредные животные, растения и явления возникают как деяния, части и движения Тифона.
51. Опять-таки Осириса они изображают с помощью глаза и скипетра, первый из которых означает предвидение, а второй — власть; также Гомер[153], называя владыку и царя всего сущего "Зевс повелитель и наставник", через слово "повелитель", как кажется, выражает его могущество, а через "наставник" — благоволение и мудрость. И часто Осириса изображают соколом, ибо тот выдается силой зрения и быстротой полета и по природе таков, что поддерживает себя малым количеством пищи. Рассказывают также, что он, пролетая над непогребенными мертвецами, кидает им на глаза землю[154]. Когда же он спускается к реке напиться, то ставит одно перо торчком; напившись, снова опускает его. Отсюда становится видно, что он избежал крокодила и остался цел; а если бы тот его схватил, то перо осталось бы торчащим, как он его поставил[155]. И везде показывают человекоподобные изображения Осириса с фаллом, подъятым в знак его производительной и питательной мощи[156]. И статуи его одевают в огненные покровы, потому что считают солнце телом благой энергии и как бы зримым выражением сверхчувственной сущности[157]. Поэтому достоин презрения тот, кто относит солнечный шар к Тифону, с которым не связано ничего светлого, ничего спасительного, никакого порядка, рождения и движения, обладающего размеренностью и смыслом, но которому присуще все противоположное. И засуху, губящую много животных и растений, надо считать делом не солнца, но ветров и вод, которые несвоевременно смешиваются на земле и в воздухе всякий раз, как владычество силы беспорядочной и необузданной, творя несправедливость, подавляет испарения.
52. В священных гимнах Осириса жрецы призывают его как укрытого в объятиях солнца, а на тринадцатый день месяца Эпифи, когда луна и солнце оказываются на одной прямой, они празднуют день рождения очей Гора, потому что не только луну, но и солнце считают оком и светом Гора. На восьмой день исхода месяца Фаофи, после осеннего равноденствия, справляют праздник рождения посоха солнца, показывая, что светило как бы нуждается в опоре и поддержке, потому что начинает испытывать недостаток тепла и света, склоняясь и вкось удаляясь от нас. Кроме того, во время зимнего солнцестояния вокруг храма[158] семь раз обводят корову; обход называется "поисками Осириса", потому что богиня жаждет зимней воды. А идут они столько раз потому, что переход от зимнего солнцестояния к летнему совершается в семь месяцев. И говорят, что Гор, сын Исиды, раньше всех приносит жертвы солнцу, когда наступает четвертый день месяца; так это записано в книге "О дне рождения Гора". И каждый день египтяне воскуряют солнцу трояким образом: камедью на восходе, смирной в полдень и так называемым куфи на закате; какой смысл имеет каждое из этих воскурений, я расскажу позже. Они думают, что с помощью всего этого они возносят к солнцу молитвы и служат ему. Что за нужда, однако, нагромождать во множестве подобные мнения? Дело в том, что есть люди, которые прямо утверждают, что Осирис — это солнце и что эллины называют его Сириус[159], даже если добавление у египтян артикля делает имя сомнительным. Они же доказывают, что Исида — не что иное, как луна. Поэтому-де изображения ее с рогами являются подобиями лунного серпа, а черные покровы символизируют затмения и затемнения, в которых она, тоскуя по солнцу, следует за ним. Поэтому луну призывают в любовных делах, а Эвдокс говорит, что Исида повелевает любовью. Этим рассказам присуще хоть какое-то правдоподобие, но не стоит даже слушать тех, кто превращает Тифона в солнце. Однако вернемся опять к нашему собственному повествованию.
53. Итак, Исида есть женское начало природы, и она вмещает в себя всякое порождение, почему Платон[160] восхваляет ее как "кормилицу" и как "всеобъемлющую", а большинство — как "многоименную" из-за того, что она принимает всяческие виды и формы, изменяясь по воле разумного начала. Она имеет врожденную любовь к Первому и Самому могущественному, что тождественно добру, и жаждет его, и стремится к нему. А доли зла она избегает и не принимает; являясь для обоих почвой и материалом, она по собственному побуждению склоняется всегда к лучшему, дает ему из себя потомство, позволяет осеменять себя истечением и подобием, и радуется этому, и счастлива, что зачинает и наполняется творениями. В материи же творение
