Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 28
При царе Федоре III Алексеевиче (1676–1682) и правительнице царевне Софье 38 полков пехоты и 25 рейтарских полков русской армии находились под командованием исключительно немецких военачальников. Количество протестантов росло и за счет пленных, захваченных во время войн, которые вело Московское государство. Потомки приглашенных умельцев и наемников в дальнейшем обрусели, сохранив при этом свои иностранные фамилии и вероисповедание.
Детально можно рассмотреть развитие протестантской церкви на примере Ингерманландии (Ингрии), области на северо-западе современной России. С начала XVII века финские крестьяне и ремесленники (сапожники, портные, ювелиры), а также врачи и адвокаты, селились в Карелии, в устье Невы и на южной стороне Финского залива, на тех территориях, которые в то время находились под шведской юрисдикцией. Значительное число финнов служило в русской армии. Тогда же на данных землях возникли первые лютеранские общины, впоследствии образовавшие собственную территориальную (ингерманландскую) епархию внутри шведско-финской Лютеранской Церкви. Первое документальное упоминание о Церкви Ингрии относится к 1611 году. В 1639 году выборгский генерал-губернатор разделил территорию Ингрии на два пробства (благочиния). А уже через три года в Нарве была создана суперинтенденция – специальное церковное управление, ведавшее всеми делами, касающимися назначения священников и содержания храмов. При персоне суперинтендента находились четыре асессора – швед, финн, русский и немец. К концу XVII века в Ингрии насчитывалось уже 28 лютеранских приходов, разделенных уже на три пробства. В 1671 году в Ниеншанце, там, где река Охта впадает в Неву, была освящена новая лютеранская церковь для отделившихся от финнов шведских и немецких прихожан. В 1642 году у этой Церкви появился первый епископ, а в 1655 году в Церкви Ингрии уже было 58 приходов, 36 церковных зданий и 42 священнослужителя. При Петре I территория Ингерманландии перешла под русское господство, и когда в 1712 году столицей России стал Санкт-Петербург, он постепенно начал превращаться и в центр лютеранства в России. Накануне 1712 года в Санкт-Петербурге и его окрестностях было 32 финноязычных церковных прихода с сотнями небольших общин. Вместе взятые, они включали в себя около 147 тысяч прихожан. Эти общины входили в многонациональную Евангелическо-Лютеранскую Церковь в Российской империи, Устав которой был подписан императором Николаем I в 1832 году и вошел в Свод законов Российской империи. В Уставе закреплялось деление Лютеранской церкви в России на восемь округов, управляемых консисториями, с генерал-интендентом во главе каждой: Санкт-Петербургской, Московской, Курляндской, Лифляндской, Эстляндской и др. Эти округа разделялись на пробства, состоявшие из приходов и управляемые пробстами. Высшей административной инстанцией служила находившаяся в Санкт-Петербурге Генеральная консистория, которая должна была собираться два раза в год. В 1856 году Санкт-Петербургский округ насчитывал 224095 прихожан, 80 духовных лиц, 164 церкви, тогда как в Московском округе числилось 145937 прихожан, 35 духовных лиц и 88 церквей. В царствование императора Александра II (1855–1881) общее число лютеран по стране составляло более двух миллионов человек, из них около 1,5 миллионов проживало в Эстляндской, Лифляндской и Курляндской губерниях, около 500 тысяч в других губерниях Российской империи.
Самой крупной финноязычной общиной была община церкви Святой Марии в Санкт-Петербурге. Она включала в себя около 15 тысяч финнов и 2400 ингерманландцев. По соседству, неподалеку от Невского проспекта, располагалась немецкая церковь Святого Петра и шведская церковь Святой Екатерины. До революции 1917 года приходы ЕЛЦ Ингрии распространились по всей территории Ингерманландии и обслуживали около 800 деревень, содержали около 300 начальных школ и Учительскую семинарию.
Согласно историческим данным, в первой половине XVII века на российской воинской службе числилось несколько тысяч иностранных офицеров. Власть тщательно ограничивала их в правах, запрещая вступать в брак с православными и владеть православными крепостными. Для превращения в полноправных жителей Руси им нужно было отказаться от своего реформатского вероисповедания.
В Московии, как в свое время в Византии, единственным способом стать российским подданным для иностранца являлся переход в православие. Принадлежность к русской церкви означала принадлежность к русскому государству. Но очень малое количество иностранцев, поступивших на царскую службу, меняло вероисповедание. Причин этому несколько. Эрик Лор отмечает, что, во-первых, Русская церковь не признавала протестантское таинство Крещения. Поэтому иностранцы были вынуждены проходить не только миропомазание, но и вновь креститься. Во-вторых, обращение не означало полного приобщения к Русской церкви. Новообращенных считали новокрещенными, то есть только идущими по пути полноправного вхождения в православную общину, в повседневном общении их называли уничижительным словом «немчины». В-третьих, им требовалось особое разрешение царя, если возникала необходимость покинуть Московское государство. Проще говоря, с переходом в православие человеку присваивался некий временный статус, уже не иноземца, но все еще не полноправного обитателя Руси.
Тем более удивительно, что московский царь больше полагался на иностранные войска у него на службе, ибо в век русских бунтов они оказались надежнее и преданней стрельцов и дворян.
Интересно рассказывает о постепенном проникновении иноземной культуры, элементов быта и религии в Московское царство XVII века знаменитый русский историк Сергей Михайлович Соловьев (1820–1879) в своем монументальном труде «История России с древнейших времен». Язык изложения у него трудный, вязкий, но очень образный.
«Экономическая и нравственная несостоятельность общества были сознаны; народ, живой и крепкий, рвался из пеленок, в которых судьба держала его долее чем следовало. Вопрос о необходимости поворота на новый путь решен; новости являлись необходимо. Сравнение и тяжелый опыт произвели свое действие, раздались страшные слова: “У других лучше”, и не перестанут повторяться слова страшные, потому что они необходимо указывали на приближающееся время заимствований, учения, время духовного ига, хотя и облегченного политическою независимостью и могуществом, но все же тяжелого. Не хотели принимать учителей не православных, учителями могли быть только греки и западнорусские ученые. Но иноверцы заходили толпами с другой стороны, в виде наемных офицеров, мастеровых всякого рода, заводчиков, лекарей. По естественному ходу дела новое должно было явиться в виде вещей непосредственно полезных, должно было начаться с мастерства. Кроме того, цивилизация закинула уже свои сети на русских людей, приманивая их к себе новыми для них удовольствиями и удобствами жизни. Часы, картина, покойная карета, музыкальный инструмент, сценическое представление – вот чем сначала мало-помалу подготовлялись русские люди к преобразованиям, как дети приманивались игрушками к учению. Все это уже мы видим в Москве в описываемое время, в царствование Алексея Михайловича. Понятно, что заморские штуки должны были появляться сперва наверху, во дворе и в домах знатных людей, где было больше знакомства с заморским и больше средства приобретать заморские диковинки. Простым людям запрещалось забавляться музыкою, велено было искать и жечь музыкальные инструменты, потому что, как явится музыка, так непременно примешается тут какое-нибудь суеверие и бесчинство; но на пиру у царя “играл в органы немчин, и в сурну, и в трубы трубили, и в суренки играли, и по накрам и по литаврам били”. Не надобно забывать, что воспитателем царя Алексея Михайловича был западник Морозов, который еще при царе Михаиле шил немецкое платье своим воспитанникам царевичам и всем детям, воспитывавшимся с ними вместе. В царствование Алексея подражатели Морозова размножились, самые близкие к царю люди были самые большие охотники до заморского и дарили государя иностранными вещами: Богдан Матвеевич Хитрово подарил ему полукарету; Матвеев подарил царю карету черную немецкую на дуге, стекла хрустальные, а верх раскрывается надвое; царевичу Федору подарил карету бархатную, около кареты письмо живописное».
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 28
