старой московской власти (17 и 18 веков) к еврейскому вопросу, о законодательстве царского режима и пр. были всегда очень интересны, уже по самой постановке проблемы, какую давал Кулишер. Он всегда уделял внимание хозяйственным и демографически-статистическим факторам, той роли, которую они играли в еврейской жизни.
Другой тип ученого представлял собой Сальвиан Гольдштейн, скромный человек, очень малознакомый широкой публике. Как и Винавер, он происходил из Варшавы, окончил Технологический Институт в Петербурге, — из практических соображений, — и одновременно обучался в Императорском Археологическом институте, ибо его с юных лет интересовало изучение старинных исторических документов. По окончании института, несмотря на свое еврейство, он был оставлен при нем. По внешности он напоминал польского ксендза, жил аскетом. Вся квартира его была уставлена старыми книгами, — польскими, латинскими, литовскими и др. Кажется, он оставался холостяком до самой смерти. Единственной привязанностью его были старые фолианты. Гольдштейн перенял архив Бершадского, — сотни документов, собранных им. Гольдштейн был архивариусом нашего общества.
С особенно большой грустью я вспоминаю другого члена Комитета, Александра Исаевича Браудо. Он был историком, директором крупного отдела Императорской Публичной Библиотеки в Петербурге, известного под наименованием «Россика». Браудо имел связи во всевозможных кругах, как правых, так и левых. Он был в состоянии раздобыть важные материалы по актуальным вопросам, напр., о расследованиях русских сенаторов о причинах и характере погромов. Браудо был также, так сказать, офицером связи между русскими и западными евреями. Он информировал «Хильфсферейн»[6] немецких евреев в Германии, руководящие еврейские круги в Париже и Лондоне о событиях в России, — ибо многого нельзя было осветить в печати из-за цензуры. Браудо был человек большого ума, дипломатических способностей, и добрый, верный товарищ.
Не могу я также забыть нашего «этнографа» Льва Штернберга с его горячим еврейским сердцем. Студентом он примкнул к «Народной Воле» и был сослан на Сахалин. Подобно другим каторжникам и ссыльным, он изучал там языки туземцев и, став специалистом по этой части, получил разрешение вернуться в Петербург и затем работал в Академии Наук. У нас в Обществе он занимался проблемами еврейской этнографии. Впоследствии, после отъезда С. Дубнова из Петербурга, Штернберг стал председателем Историко-Этнографического Общества.
Своеобразной фигурой был Леопольд Сев, высоко одаренный и разносторонне образованный человек с большим интересом к истории искусства. Он был одним из редакторов трехтомного издания — «Регестов и надписей», изданных обществом. Позже в эмиграции он разработал вместе с моей женой и мною план издания художественных журналов «Римон» и «Милгрим».
Если я не ошибаюсь, в состав комитета входило 12 человек. Я должен назвать Юлия Осиповича Гессена, автора ряда серьезных трудов по истории русского еврейства, основанных на богатом архивном материале. Аркадий Горнфельд, известный литературный критик журнала «Русское Богатство», был также активным членом комитета. Вспоминаю и Михаила Сыркина. Оба они с большим усердием работали в редакции регестов. Был среди нас еще и Моисей Львович Тривус, общественный деятель и публицист, сотрудник «Восхода» (под псевдонимом «Шми»).
Я был самым молодым в комитете. И я сохранил глубокую признательность ко всем моим старшим коллегам, особенно к Дубнову.
С. М. Дубнов был редактором журнала «Еврейская Старина». 10 томов, вышедших под его редакцией, представляют собой замечательный вклад в еврейскую историографию в России. Кроме русских историков Дубнов привлек к сотрудничеству трех галицийских исследователей, Моисея Шора, Мейера Балабана и И. Шипера. Я их сосватал с журналом, послав Балабану и Шиперу приглашение работать в «Еврейской Старине». Дубнов вел свою работу с большой преданностью делу. День, когда выходила книга журнала (4 книги в год), был для него подлинным праздником. Однажды, когда ему пришлось прервать свою работу и поехать в Финляндию на отдых на продолжительное время, — помню, с каким тревожным чувством он передал редакцию текущей работы Севу, Юлию Гессену и мне, — как бы говоря нам: «берегите мое дитя» ...
М. А. АЛДАНОВ. РУССКИЕ ЕВРЕИ В 70-80-Х ГОДАХ (ИСТОРИЧЕСКИЙ ЭТЮД)
Будет вполне естественно, если будущие историографы русской интеллигенции, как дружески расположенные к евреям, так и антисемиты, начнут новую главу ее истории с тех лет, когда евреи стали приобщаться к русской культуре, так как роль евреев в культурной и политической русской жизни в течение последнего полстолетия была очень велика. Главу эту следует начинать с конца 70-х и начала 80-х годов минувшего века.
Целое поколение русских евреев к этому времени уже принимало участие в русском революционном движении, хотя их роль в движении была незначительной. Среди революционеров конца 70-х годов евреи были, но численно их было немного, и командных высот в русском революционном движении они не занимали — может быть, за единственным исключением Марка Натансона-Боброва, который был фактически руководителем «кружка чайковцев» и одним из учредителей «Земли и Воли». Другие евреи-революционеры, — Зунделевич, Иохельсон, Аптекман, Арончик, Геся Гельфман, Гольденберг, Златопольский, Дейч — были видными участниками движения, но не были вождями революционной партии.
Относительно второстепенная роль, которую евреи играли в революционном движении того времени, объясняется, разумеется, прежде всего тем обстоятельством, что лишь незадолго до того евреи вообще стали приобщаться к русской культуре. Но тут действовали и другие причины. Русские евреи в то время гораздо меньше ненавидели царя и царское правительство, чем в последние годы.
Александр II не был антисемитом. Можно, пожалуй, при желании даже сказать, что он был расположен к евреям, особенно в первую половину своего царствования. В законах о судебной реформе, осуществленной в 1864 г., не имеется нигде каких-либо ограничений для евреев. В училища и гимназии евреи тогда принимались на равных правах с другими учащимися. Евреи имели право держать экзамены и получать офицерские чины. Они также могли получать дворянское звание и нередко получали его. Получив чин действительного статского советника или тайного советника, орден св. Владимира или первую степень какого-нибудь другого ордена, еврей тем самым становился дворянином.
Несправедливости для евреев были связаны с отбыванием воинской службы. Немногим известно, что при Николае I евреев солдат было пропорционально больше в отношении численности еврейского населения, чем солдат-христиан, так как при рекрутском наборе евреи обязывались поставлять десять солдат на тысячу, а христиане — только семь. Этим объясняется, что в войнах 1828, 1830 и 1854 — 55 годов принимало участие очень много евреев. Но с введением всеобщей воинской повинности эта несправедливость отпала. Почти все позднейшие ограничения евреев были проведены уже в царствование Александра III.
Можно во всяком случае утверждать, что в эпоху Александра II вся богатая еврейская буржуазия была совершенно лояльно настроена по
