Изгнанник
Ходить по околофабричным кабакам в черных пальто — все равно что шутить на похоронах. Внимания будет предостаточно, но нежелание видеть такого гостя будет увеличиваться с каждой минутой.
Рабочие кварталы из-за особой специфики трудодней всегда полнились людьми. Посменный график, несмотря на предупреждения бабули Четти, соблюдался. Во всяком случае, будь здесь все так плохо, как она пыталась показать, работяг на улицах я бы не увидел вовсе.
Но наша проблема сохранялась. С нами не желали разговаривать, вежливо, а иногда и не очень, отмахиваясь. Завсегдатаи в кабаках уже были не в состоянии говорить, а персонал заведений и вовсе нас старательно игнорировал.
— Да что же за... — выругался Дитер, когда мы вышли уже, наверно, из десятого кабака. — Не может его никто не знать!
— А если он и правда затворник? — я пожал плечами. — Его выгнали, он ни с кем не общается. Зачем ему другие люди, когда он, вероятно, скучает по своей семье. Во всех смыслах, — добавил я и обернулся на итальянский квартал. И тут меня осенило. — А если и правда так?
— Думаешь, что Вани, который вместе с Тарасом занимался тоннами золота — сентиментальный засранец? — недоверчиво спросил Дитер, повернувшись вместе со мной в сторону противоположного берега реки. — Слабо верится.
— Но если так? Тебя тоже сентиментальным не назовешь, — прищурился я. — И все же твоя таверна носит название «Дохлый удильщик». Не говоря о том, что ты как-то раз упоминал о желании побывать на родине.
— Ладно, уговорил, — раздосадовано махнул рукой ростовщик, переложив набалдашник трости в другую ладонь. — Что тогда? Как нам его искать?
— Из кабаков нас почти что прогнали. И едва ли его там знают, — принялся рассуждать я. Несколько дней, проведенных вместе с Быковым оставили после себя кое-какой отпечаток. — Если допустить, что он и правда сентиментальный, то наверняка снял жилье с видом на место, где он когда-то жил.
— Звучит логично, но... — Дитер повернул голову так, что щелкнули позвонки: — Как думаешь, сколько здесь апартаментов?
Мы стояли посреди улицы, отделяющей прогулочную часть набережной от жилых домов. Если набережная была шириной не меньше двадцати метров и вдобавок возвышалась над рекой, то улица напоминала небольшой проезд и четко очерчивала длинный ряд четырехэтажных домов.
За ними, чуть выше по склону, расположился уже более рваный, с широкими пространствами внутренних двориков, ряд таких же четырехэтажек. Суммарно наш план поиска теперь включал десятков пять таких домов, в каждом из которых было от двух до четырех подъездов.
Идея сразу же показалась мне невыполнимой. Предстояло ее как-то упростить, потому что сотни квартир, из которых сдавались, быть может, от силы десять — да еще и переехал этот парень сюда не одну неделю назад.
— Слишком сложно, — согласился я. — А есть какие-нибудь конторы, которые занимаются сдачей жилья в аренду, посредники?
— Едва ли они помогли такому человеку, как Вани, — ростовщик покачал головой.
— Так что же, сдаемся?
— Конечно же, нет! — воскликнул ростовщик. — Идем!
Идея Дитера оказалась донельзя простой. Он не собирался обходить все жилые квартиры, какие только были, но предположил, что комбинация из верхнего этажа с видом на реку и просторный внутренний дворик — это именно то, что искал Вани.
Сперва я отнесся к этому с недоверием, но ростовщик был не понаслышке знаком с методами полиции, а потому решил комбинировать официозность внешнего вида и нашу с ним представительность. Меня он попросил ничего не говорить, а просто подыграть ему, устроив небольшое представление в паре дворов.
Отсутствие «дворянизма» в моем лице видела только итальянская бабуля, а для остальных можно было добавить немного чопорности, задрать подбородок повыше — и вуаля. Наглый и надменный паренек мгновенно обретал статус, а немец-помощник, трясущий официальными документами перед лицом простых людей, развязывал языки куда эффектнее, чем сама полиция.
К слову, здесь к правоохранителям относились с куда большим подозрением. И лишь убедившись, что в документах Дитера нет ни слова о полиции, начинали говорить.
Временами рассерженные, что их отвлекли от повседневных дел, иногда спешащие, но вынужденные остановиться, люди попросту были вынуждены говорить с ростовщиком. Чаще всего я слышал то, что ожидал: нет, никаких новых жильцов в доме не появлялось, квартиры никто не сдавал.
В то же время я понимал, что этим людям совсем необязательно говорить правду. Но отчего-то мне казалось, что все они были с нами честны. После пары-тройки таких бесед немец устало выдохнул.
— Всего полчаса, а три дома мы уже исключили, — он достал платок и промокнул шею. — К тому же я чувствую себя цирковой обезьянкой.
— Зато это лучше, чем стучаться по всем квартирам.
— М-да, — немец присел на деревянную скамью. Мы с ним стояли посреди дворика, образованного двумя П-образными зданиями. —
— А если ему донесли? Что по району ходят двое и ищут.
— Едва ли. Это могли бы сделать только сами итальянцы. Более того, я думаю, что местные прекрасно знают о порядках в их квартале. И что если оттуда кто-то перебрался по эту сторону реки, то на это есть веская причина.
— Умеешь ты убеждать.
Мы прошли еще пару таких же домов, где провели точно такие же беседы. Дитер начинал терять терпение — день клонился к закату, а наши поиски были все так же далеки от успеха, как и утром.
— Постойте! — окрикнул он еще одного местного.
Вид у него был малость потрепанный — пальто выношено, хотя и не до дыр, а волосы всклокочены так, точно он лег спать с мокрой головой. Взгляд почти черных глаз казался пустым. Но все же он привлек мое внимание тем, что отличался от простодушных работяг.
Чем именно — я никак не мог понять, потому что внешние, едва заметные отличия заставляли меня рассматривать его так пристально, что он даже не слушал Дитера.
— Со мной что-то не так? — спросил он, глядя на меня. Немец тут же замолчал.
— Нет, все в порядке, — рассеянно проговорил я.
— Кто прислал вас? — лицо его стало жестким. Я же наоборот, расслабился.
— Нас никто не посылал. Мы сами тебя ищем. Вани, верно? — тот кивнул. — Мы хотим поговорить.
— Надо же, поговорить, — он скривил губы. — Давненько этого не случалось.
После этого парень посмотрел на нас двоих,
