— Она не твоя мама, — сквозь зубы проталкиваю острые, похожие на лезвия слова. Пусть лучше Вовка разочаруется в сказке. Чем всю жизнь будет нести в сердце обиду и злость — Твоя мать умерла шесть лет назад.
— Я маленький, но не глупый. Я знаю, что Алиса не та мама, то меня родила. Видел фотографию у тебя в столе. Не ругайся, я случайно. И я помню, что ты мне не разрешаешь лазить у тебя в кабинете. Но у меня закончилась бумага. А очень хотелось рисовать. С неба не возвращаются, я почитал в интернете. Но она моя мама. И я люблю ее, слышишь? Люблю — прелюблю. И сейчас у меня вот тут — маленький пальчик утыкается в грудь, — пусто, прямо дырка большая.
— А она нас нет. Она просто нас выкинула из своей жизни. Зачем ей наши проблемы? Очнись, ты никому кроме меня не нужен, а я только тебе. Вовка, мы справимся. Слышишь? — чувствуя себя подонком, пресекаю дальнейшие разговоры. — Верить можно только родным. Собирайся, поедем за собакой. Я купил тебе крутую псину.
— Нет. Я не поеду. Мне не нужна собака. Я пойду искать маму, — кричит Вовка, выкручиваясь из моих объятий. Он на грани истерики. Но я то тоже. Эта чертова предательница сделала все, чтобы разрушить нас. Проникла в наш дом, только для того. чтобы разбить вдребезги иллюзию счастья, которую я столько лет создавал. — Пойду искать, — обмякает в моих руках маленький Снежин. Становясь похожим на сломанную игрушку.
— Я вызову Крокодиловну, и сам привезу пса, — выдыхаю в родные волосики сына.
— Я вырасту и стану, таким как ты, — всхлипывает малыш, прижавшись ко мне, вздрагивающим от плача, тельцем.
— Ты станешь лучше, — шепчу я, — а знаешь. Ну ее эту Гренку, у меня отпуск. Ты не знал? Целый месяц. Мы сейчас поедем, наедимся вредных гамбургеров, а потом заберем собаку. Кстати, ей надо придумать имя. Так что ты не расслабляйся.
— Ее будут звать Алиса, — кривит губки в улыбке Вовка. — Может она будет меня любить просто так. Ни за что. И не сбежит. Па, ты только других мам не приводи. Вдруг моя вернется, — столько надежды в тихой детской просьбе, что я молча киваю, зная, что обещание сдержу. Больше никаких баб в этом доме.
— И не предаст, — думаю я, машинально надевая скомканный свитер из которого выпадает белая шапка с огромным помпоном. Я ее найду. Просто для того, чтобы посмотреть в глаза. Просто, чтобы убедиться в том, что это не я сволочь, не выполнившая условия договора.
Глава 14
Алиса Нежина.
Месяц спустя
— Господи, сегодня у этой выдры астрологической совсем уж тухлое предсказание, — пробурчала заспанная Люсьен, наливая в младенческую кружку непроливайку кофе. Брызнула на запястье, проверяя температуру, зашипела от боли и явно выйдя из состояния сомнамбулы, непонимающе уставилась на поильник. — Скоро сойду с ума. Лис ты как?
— Нервно, — спокойно ответила я, вяло размешивая маленькой ложечкой крепкий, мною нежно любимый, эспрессо, который сегодня не лезет в глотку и вызывает едкую изжогу, смешанную с тошнотой. Зато я, оказывается, жутко хочу творога, хотя не могу его терпеть.
— Еще бы ей было не нервно, — отозвалась от холодильника Юлька, пришедшая сегодня с самого раннего утра. — У тебя самолет во сколько?
— В десять вечера, на регистрации надо быть за два часа до вылета. Перед этим надо заехать в клинику и написать отказ от процедуры, — мой голос дрожит. Нет, мне не страшно, просто очень больно расставаться с мечтой. А еще, видимо меня трясет от гормонального сбоя, вызванного стрессом. Очень трудно менять свою жизнь, вот так выворачивать ее на триста шестьдесят градусов. Квартира продана, в нее я так и не вернулась. Не смогла. Все это время пользовалась гостеприимством подруг. Пора и честь знать.
— Ты совершаешь ужасную глупость, — спокойный голос Люси доносится словно сквозь вату. — Деньги есть. Можно же проплатить донорский материал. Нельзя вот так лишать себя счастья и отказываться от мечты. Это просто дурость.
— Нет, девочки. Я хочу ребенка от мужчины, в котором уверена, и которого знаю. А не от пробирки под номером сто восемнадцать, — вяло улыбаюсь я, и вдруг вскакиваю с места. Тошнота становится невероятной. Едва успеваю добежать до туалета. У меня всегда так, когда нервничаю. И еще я до одури боюсь летать. И даже путешествия, в которые меня нескончаемо таскал Димка, так и не позволили мне привыкнуть болтаться над облаками в стальной птице.
— Эй, ты там чего? — стучит в дверь Юлька, — может врача вызвать? Люсь, а Лелик далеко? Как это в алкотуре? Кто разрешил?
Дом Караваевых просыпается. Я сижу на полу туалета, обнявшись с унитазом и слушаю детские крики, радостный бас хозяина дома, собирающегося на работу. Суету семейного утра, которой у меня никогда не будет, и хочу утопиться в фаянсовом клозэте.
У меня все будет хорошо: новый дом, новая интересная работа, новый город. По которому не будет ходить мой сладкий предатель за руку с маленьким сыном. Я ужасно по ним скучаю
— Я сейчас вынесу дверь, — рычит Люсьен, и я точно уверена — вынесет. Надеваю на лицо самую свою лучезарную улыбку. Странно делать шаг в новую жизнь из чужого туалета. Но у меня получается неплохо.
В клинику мы едем в звенящей тишине. Огромный розовый джип, похожий на домик барби, купленный Караваевым видимо в минуту буйного помешательства, несется по дороге, словно танк. Разгоняя мелкие машинешки.
— С одним чемоданом в новую жизнь — это просто верх идиотизма, — ворчит хозяйственная Юлька. — И вообще, ты бежишь то от кого? От себя. Алис. Это верх безрассудства. Вот я тебе расскажу. Что чуть своего Захара не промохала, потому что подслушала неправильно. А Снежин твой…
— Он тебя сукой не называл, и он никогда моим не был, — злюсь я, упрямо выпятив вперед подбородок.
— Это да. Он ее кобылой назвал толстой. Точнее не ее, но наша Юлька — писюлька чуть не порешила Захарку. Хотя, она его до этого своими трусами чуть не сразила наповал. Как он не отдуплился бедный при виде красотищи, до сих пор для меня тайна. Но ты права, Алиска, сбежать ведь самое простое. И имя того кого нельзя называть можно же просто выкинуть из памяти. Только вот…
— Тема закрыта. Я не истеричка, — отворачиваюсь к окну, прощаюсь со знакомыми с детства улочками. Осталось только отказаться от мечты. И это самый сложный уровень моей игры в жизнь.
Игра в жизнь — очень крутое определение того, что со мной происходит.
— Не понимаю. Зачем анализы? Я же пришла отказываться от Эко, — мямлю я, спустя полчаса, сидя в неудобном кресле в кабинете врача репродуктивного центра.
— Это стандартная процедура, — вздыхает доктор, глядя на меня поверх тонкой оправы очков. — Нам нужно закрыть все гештальты. Это не займет много времени. Просто сдадите кровь, и даже не нужно ждать результатов.
Жутко хочется шоколада и еще мандаринов. Только мандаринов присыпанных крупной солью. Чтоб хрустела на зубах. Об этом я думаю, наблюдая за руками медсестры, втыкающими в мою руку приемник для сбора крови. Женщина напряженно морщится, пытаясь найти мои несчастные тонкие вены. А у меня в глазах летят белые, похожие на снежинки, мухи. И темнеет так резко. И так некрасиво. И я валюсь со стула кулем, глядя вспышки воспоминаний. В них лицо Вовки, и улыбка Снежина. А Димки нет, словно его в моей судьбе и не было никогда.
