— Я знаю, — кивает мальчишка, и смотрит на меня так по — взрослому. — и это не удивляет, пап. Мама хорошая.
— Да, самая лучшая. А теперь чисти зубы и в кровать, — притворно свожу к переносице брови. — Бегом. Дневной сон крайне важен для мальчиков, слишком умных и совершенно красивых.
— Зубы то зачем? — ноет Вовик, сморщив носик. И мне вдруг начинает казаться, что он похож на Лису, словно это она произвела на свет это курносо — лопоухое чудо. Безумие.
— Затем, что от шоколада зубы превращаются в гнилые пни, — улыбаюсь, глядя, как сынище сползает с дивана. — Выспишься и поедем за еще одним подарком.
— Каким? — восторг, вот что я слышу. И чувствую безграничное счастье. Заполняющее меня по самую маковку, как волшебный эликсир, живая вода.
— Знаешь, Вовка, пусть это будет сюрприз. И мама поедет с нами. Она теперь всегда будет с нами, — смеюсь, подхватив на руки самого замечательного ребенка в целом мире.
Счастье нельзя вымолить у небес, нельзя купить и получить в подарок. Можно приобрести маленькие кусочки пазла из которого порой складывается подобие радости. Но настоящее счастье может только свалиться на голову, когда его не ждешь совсем.
Глава 12
Алиса Нежина
Тикают большие напольные часы, такие старинные и не вяжущиеся с остальной обстановкой темной комнаты. Отмеряют минуты и секунды одиночества, кажущегося безумно гнетущим. Я не знаю этого человека, но точно знаю — он тот, кого я ждала целую жизнь. И эти тикающие секунды без него кажутся вечностью.
Халат нахожу в ванной. Утопаю в нем, как в сугробе. Махровая ткань пахнет этим несносным мужчиной и это меня успокаивает. Я вообще чувствую себя защищенной в этом доме.
Снежные еловые лапы заглядывают в окна второго этажа, и это меня приводит в восторг. Сказочность происходящего не пугает, а наоборот придает храбрости и дарит надежду. Ноги утопают в ковре, только сейчас замечаю, что не обула тапочки. Но не возвращаться же. Нет, моя цель где-то совсем рядом, судя по далекому басу. Иду на звук, тихо, почти на цыпочках. Мне не хочется, чтобы Глеб сразу обнаружил мое присутствие, не дав мне возможности полюбоваться на него и снова понять, что я сошла с ума.
— Я купил эту суку для сына, и никаких процедур естественно не будет. Она просто игрушка. Нет, конечно мои потребности тоже учитываются. Да, я осознаю…
Мне кажется, что мир вдруг переворачивается. Он врал, изначально. И договоров соблюдать не собирался. Господи, я дура полная. И еловые лапы уже выглядят враждебно, а не волшебно. Глеб стоит спиной ко мне, смотрит в окно и равнодушно говорит по телефону, даже не зная, что вдребезги разбивает чужую реальность. Я стою замерев на верхней ступеньке ледяной кованой лестницы, которую сейчас чувствую босыми ступнями, словно раскаленную сковороду адских чертей. И один из представителей этого сословия там, внизу, убивает мою душу. Из горла рвется истеричный смех, но я гашу его, зажав ладонями рот.
Надо бежать. Надо вырываться из этого снежного обмана. Снежно — нежного. Я игрушка. Я зверушка. Я та, кем он назвал меня. Спальня Снежина теперь кажется тайной комнатой в замке Синей Бороды. Я мечусь по комнате, в поисках одежды. Думаю этот мерзавец не обидится, если я возьму что — то из его тряпок. Бежать в халате, было бы верхом идиотизма, даже для меня. Нахожу спортивные штаны, огромные вязаные носки, больше похожие на онучи нищих, спортивные штаны и толстовку. Все велико безбожно. Что это? Из недр огромного гардероба выпадает знакомый ремешок, который я тяну на себя. Моя сумка. Черт, он спрятал ее. Все становится на свои места. Дура я дура. Опускаюсь на пол и наконец даю волю слезам и дикому истеричному смеху.
— Люся, забери меня, — хриплю в трубку. Странно, телефон даже не успел разрядиться. — Отследи и забери. Умоляю.
— Еду. Он обидел тебя? Урою. Что за мужики пошли? Мы сейчас приедем и надерем…
— Нет, ты одна приедешь. Но не в этот дом. Я ухожу прямо сейчас. Пожалуйста, сделай как я прошу. Найдешь меня?
— Из под земли достану, — отвечает подруга, и я понимаю, что это не пустой треп. — Но он должен ответить…
— Он просто сволочь, как и все. Не заслуживает. Люсь, пожалуйста увези меня отсюда. Далеко — далеко, — говорю спокойно, водя дешевой ручкой найденной в сумочке по листу бумаги.
«Я не игрушка. Скажи Вовке, что он у меня в сердце. Не ищи меня. Я тебя ненавижу. Не твоя Алиса»
Слова не идут и не пишутся. Поэтому послание получается рваным. Похожим на лоскутное одеяло. И мне это даже нравится. Нет эмоций — уже хорошо.
Смотрю на дверь каждую секунду, мечтая, что вот он появится, разведет руками тучи и все объяснит. Но его нет.
Его нет и в доме. Ни его, ни его голоса, ни запаха счастья. Все исчезло. Я рада этой удаче, иначе уйти было бы сложнее. Вовка рядом, но я не хочу его сейчас видеть, потому что я его люблю. Нахожу кроссовки сорок пятого размера, аплодируя себе мысленно, что напялила самые огромные и толстые носки. Иначе бы была похожа на африканского лыжника, впервые увидевшего лыжню. Снег, снег, снег. И мне кажется я бреду бесконечно по белому покрывалу, наслаждаясь морозным воздухом. Чувствую себя Настенькой из Морозко.
— Люся, я на месте, — улыбаюсь в телефон, устраиваясь под еловой лапой, закутавшись в чужую куртку, сладко пахнущую обманом и предательством.
— Ты совсем рядом, — озадаченный голос подруги немного приводит в чувство. — Мы с Юлькой будем через пятнадцать минут.
— Ты должна была приехать одна, — шепчу я счастливо. Странный новый год. Меня предали сразу двое мужчин. Больше никогда я не позволю этому случиться. Больше никогда. Глаза слипаются, и я поддаюсь непреодолимому желанию. Смыкаю веки, привалившись к шершавому стволу самого праздничного на свете дерева.
Глава 13
Глеб Снежин
— Лиска, я дома, — кричу, представляя, как она заспанная спускается по лестнице. И так будет всегда. Изо дня в день. И я так же буду стоять в центре холла с охапкой белых роз с розовым ободком по краю лепестка и сходить с ума от осознания, что она моя.
Дом отвечает тишиной и я только сейчас замечаю Вовика, сидящего на диване с каким — то клочком бумаги, зажатым в маленькой ладошке. Сердце противно екает. Но я еще не осознаю катастрофы.
— Пап, где она? — тихо шепчет мальчик, глядя мне в душу полными слез глазами. — Мама где? Ты ее обидел? Она ушла. Это же не из-за меня? Не потому, что я такой маленький и со мной трудно?
Я молча вожу глазами по строчкам, и слепну от злости. Она заставила моего сына страдать, из-за каких — то своих дурацких принципов. Из — за чего она ушла? Просто потому, что ей стало страшно терять свою жизнь ради чужих ребенка им мужчины. Другого объяснения у меня нет. Зато теперь есть еще одна незаживающая, кровящая рана на душе. Чертова девка, надо проверить не обнесла ли эта сука дом. Мать твою, а я повелся, как щенок на эти ее выкрутасы и на то, что она так страстно творила в моей спальне. Поверил этой трусливой дряни, которая даже в глаза мне не смогла сказать, что ей не нужны излишние проблемы.
