– Можем повернуть обратно, – сказал Майкл. – Я совсем не прочь вернуться в Калифорнию.
– Я с тобой не то что пять дней, пяти минут больше не желаю ехать, – бросил отец. – Ты за всю поездку произнес гораздо меньше слов, чем сказал сейчас!
Майкл отвернулся к окну. Он знал, что спорить бесполезно. Они с отцом были извечными противниками – но его отцу нравилось думать, что когда-нибудь между ними завяжется настоящая дружба. Лелея эту мысль, он чувствовал себя намного лучше. «Ну и черт с тобой», – думал Майкл, когда они въезжали на холм по извилистой дорожке, пролегавшей неподалеку от скрытого деревьями кладбища.
– Мы что, будем тут жить? – спросил он, обратив внимание на крошечный размер коттеджей. Видимо, они олицетворяли собой чье-то представление об уюте и красоте: блестящая краска на стенах, маленькие ставни на маленьких окнах, пляжные игрушки, наваленные на крыльце, а над входными дверьми таблички с именами вроде «Любимчик учителей», «Хайовер», «Гленвуд».
– Да, тут мы будем жить.
– А может, не стоит?
– Еще как стоит.
– Я не понимаю, зачем мы сюда приехали. Я даже не знаю этих людей… Ну, тех, которым вздумалось тут жениться, – презрительно ухмыльнулся Майкл.
– Дана Андерхилл и Сэм Тревор.
– Какая, на фиг, разница? – проворчал Майкл. Он покрутил головой – во дворах стояли маленькие «форды» и «тойоты». И это и есть знаменитый Мыс Хаббарда, место, где родились и выросли его родители? Когда-то давным-давно он уже бывал здесь, и у него сохранились смутные воспоминания о ловле крабов, рыбалке, прогулках верхом, играх в карты с теткой, о подводных заплывах со стайками луфари – в общем, о тех странных и веселых детских забавах, которые теперь не вызывали ничего, кроме вот этой ухмылки.
Их «рэйндж-ровер» медленно катил по узкой улице, притягивая к себе любопытные взоры местных жителей. Одни из них мыли свои машины, другие поливали клумбы, третьи мерно покачивались в плетеных креслах, читая газеты. Миновав знак с надписью «ТУПИК», они очутились на дороге, слева от которой было море, а справа возвышался скалистый утес. Какой-то ребенок выскочил на обочину и, задорно улыбаясь, показал им небольшую рыбешку, будто надеясь получить за это порцию аплодисментов.
– У меня такое ощущение, что мы уже не в Лос-Анджелесе, – сказал Майкл.
– Точнее некуда, – бросил отец, припарковав джип перед серым одноэтажным коттеджем по правую сторону от океана. Внезапно воздух огласился арией из какой-то оперы. Майкл вздрогнул и поежился. Он хотел спросить, откуда взялись эти звуки, но, обернувшись к отцу, увидел выражение его глаз – и осекся.
Положив руки на руль, его отец улыбался и выглядел… счастливым.
Только это слово пришло Майклу на ум. Напряжение с лица Зеба Мэйхью исчезло, загорелые морщинки разгладились, а взгляд смягчился. На секунду Майкл вернулся в прошлое, к тому отцу, которого он знал прежде и уже успел забыть. Что еще более странно, Майкл почувствовал, как и в нем самом произошли непонятные перемены.
– Пап? – спросил он.
– Это Винни, – ответил его отец. Но высказанные вслух слова разрушили проникновенную магию, и Зеб снова помрачнел. Он указал на небольшой серый дом и его уменьшенную копию, стоявшую рядом. – Она живет там, а мы остановимся, – он ткнул пальцем вправо, – вон там.
Майкл чуть не поперхнулся. Двое взрослых мужчин – разве могли они поместиться в таком… кукольном домике? Если не считать ужасной краски, он был похож на тот сарай, в котором их садовник хранил свой инвентарь. Потрепанная штормами и дождями кровля сияла серебром из-за соляного налета – неужели у этой Винни не было денег хотя бы на внешний ремонт?
Едва его отец вылез из джипа и открыл дверь багажника, чтобы достать их сумки, как пение тотчас же прекратилось. Хлопнула сетчатая дверь, и прежде чем обернуться и поздороваться с хозяйкой этих старых домиков, Майкл представил себе ее портрет: наверняка это была толстая, как и все оперные певицы, тетка в выцветшем халате – одним словом, типичная представительница Новой Англии.
К его удивлению, женщина оказалась почти того же роста, что и они с отцом. Ее белоснежные волосы были собраны в пучок на самой макушке, а ее жилистое тело скрыто под длинным, просторным платьем из шелка цвета изумруд. На ее веки были наложены зеленые тени, глаза подведены – совсем как для выступления на сцене. Шею украшал массивный золотой кулон в форме кошки, и Майклу показалось, что он уже где-то видел такой же. Женщина напомнила ему мать в дни постановки «Антония и Клеопатры» – только была она несравнимо больших, нежели Элизабет, размеров.
– Мои дорогие мальчики! – проплыв над лужайкой, воскликнула она. Раскинув руки в стороны, его отец и певица слились в таких крепких объятиях, что Майклу даже почудился хруст чьих-то костей.
– Зебулон Мэйхью, ах ты старый негодник!.. – сказала женщина, слегка отстранившись и смахнув волосы с его лба. – Ты, высоколетящий, глобус крутящий эскапист, где, ну где же ты пропадал столько лет? Бог мой, да ты совсем не изменился… совсем… – Внезапно она метнулась к Майклу и, сграбастав его своими ручищами, чуть не задушила до смерти.
– А ты! Господи, Майкл! Как же ты вырос! Да вы оба – такие взрослые! Неужто это все не сон?.. Майкл, когда я видела тебя в последний раз, ты сидел у меня на мостках с привязанным к веревке куском бекона и пытался выманить лобстера из-под камня, куда тот залез на время линьки. Тогда тебе было семь…
Майкл ответил ей вежливой улыбкой.
– Ты что, не помнишь меня? – Даже выражение ее лица было наигранным, словно она изображала из себя великую актрису. Сама о том не подозревая, Винни заинтриговала Майкла. – Я в отчаянии. И это после того, как я надела Кошку Фараона…
– Которую носила моя мать…
– Именно, – широко улыбнулась Винни. – Для своей звездной роли Клеопатры в «Винтер Гарден» на Бродвее… это было классно!
– Я помню это ожерелье, – сказал Майкл. Ему хотелось подойти ближе и как следует рассмотреть его. Там были рубиновые глаза, на которые он часами таращился будучи ребенком, и иероглифы, оберегавшие владельца от проклятия Сфинкса… – Оно превращается в брошку, не так ли? Если снять его с цепочки…
– Да, ты прав. Я одолжила его Элизабет на время выступлений; она сказала мне, что оно тебе так понравилось и ты не хотел, чтобы она его возвращала.
– Оно защищало ее от проклятья, – сказал Майкл и тут же смутился, пожалев о том, что вообще завел этот разговор. Но, что бы он ни думал, ему никак не удавалось оторвать взгляд от кошки. Его мать прикалывала ее к своему сценическому костюму.
– Ах да, – рассмеялась Винни. – Зловещий Сфинкс насылает несчастья на девяносто девять процентов актрис, осмелившихся примерить на себя имя Клеопатры. Ларингит, растяжения, ночные истерики… но с брошкой и твоей поддержкой ей ничто не угрожало.
– У Элизабет никогда не было ночных истерик, – сухо возразил Зеб. – Напротив, она всегда была бодрой и готовой к работе – назло критикам.
