Морской путь будет недолгим, ведь ночами они будут двигаться на парусно-паровом ходу, со скоростью примерно 11–12 узлов.
Это не так много, если сравнивать с паротурбинными монстрами его родного мира, но на фоне парусных судов подобной вместительности всё выглядит довольно прилично. Местные шхуны, суда классом пониже, чем корвет, развивают крейсерскую скорость где-то в районе 8–9 узлов, но даже это сильно зависимо от ветра, а «Плачущая» идёт невзирая на направление ветра, за исключением встречного, который снижает скорость судна из-за парусности корпуса.
Бывалые матросы никак не могут привыкнуть к, на их взгляд, противоестественному движению корвета наперекор ветру, что, если не знать физику, выглядит довольно-таки мистически.
Вообще, мир полон магии и волшебства, если не уделить в юности достаточно внимания точным наукам.
Уснув под равномерный гул от работы передаточного механизма подводного гребного винта, Таргус как убитый проспал до рассвета, который встретил уже у Ла-Манша.
Когда Солнце поднялось окончательно, паровую машину отключили и пошли только на парусах.
Скорость снизилась до девяти узлов, но это лишь на весь день, а ночью они снова возьмут достойный разгон.
Таргус сел завтракать на юте (1), где было оборудована комфортабельная столовая.
— Как у нас дела? — поинтересовался он у капитана корабля, Герхарда Майндорфа.
— Всё хорошо, Ваше Светлейшее Высокородие, — ответил тот, степенно пережёвывая варёную фасоль. — Машинисты докладывали о неполадках в работе машины под конец смены. Сейчас машинисты второй смены уже разбирают механизм и выясняют все обстоятельства. Обещают, что к ночи всё будет работать как надо.
— М-хм… — хмыкнул Таргус, зачерпнув полную ложку фасоли из своей тарелки.
Фасоль привезли из Центральной Галенойи, то есть из Центральной Америки, как говорят местные.
Крестьяне не горели желанием сеять какой-то непонятный овощ, проникновение которого в Европу ещё не закончилось, но с Таргусом сложно спорить.
Это было связано не с тем, что он любит фасоль, а с четырёхпольем, которое потихоньку распространялось по Англии и по всей Европе, но конкретно в Шлезвиге всё ещё предпочитали надёжное и проверенное ещё дедами трёхполье.
Введя эту новую сельскохозяйственную методику на законодательном уровне, Таргус, в качестве четвёртого растения, выбрал фасоль, которую продавали иберы. Кое-где он использовал клевер, но клевер люди есть не могут, а запасы требовалось создавать очень большие, мало ли. Сейчас его государство находится в продовольственной безопасности, поэтому часть фасоли продаётся за рубеж, а остатки идут на корм домашней скотине и людям. В обоих случаях фасоль приходится варить, так как в сыром виде она ядовита.
Но несмотря на заметное осложнение обращения с кормом для животных, коровы на варёной фасоли заметно быстрее набирают массу, что, с какой стороны не посмотри, выгодно. А когда выгодно, даже упёртые крестьяне перестают воротить нос.
— Когда ориентировочно мы окажемся у Венеции? — поинтересовался Таргус, поперчив немного фасоль.
— Пятнадцать суток спустя, Ваше Светлейшее Высокородие, — ответил капитан.
— Что будете делать дальше? — спросил Таргус для проформы.
— Берём на борт четыреста легионеров, а также партию грузов с топливом, после чего отправляемся через Атлантику, — ответил капитан Майндорф. — Ни с кем не разговариваем о предстоящих действиях, соблюдаем предельную конспирацию. Как только вы сойдёте в Венеции, старшим становится капитан Мейзель.
Присутствующий на завтраке упомянутый командир второй когорты первого легиона кивнул.
— Правильно, — улыбнулся Таргус. — Нельзя допустить захвата корабля кем-либо, в случае малейшей угрозы — топить. Океан хранит свои тайны. Побочный грабёж побережий тоже недопустим, вам платят достаточно. Как только капитан Мейзель выполнит поставленную задачу, отправляетесь обратно в Киль.
//Венецианская республика, г. Венеция, Местре, 13 ноября 1741 года//
Таргус сошёл по трапу на мощёный пирс и огляделся.
Воняло тухлой рыбой, потом таскающих различные морские грузы амбалов (2), какими-то специями, орали чайки, ищущие чего-нибудь ухватить и сожрать, звучал многоголосый людской гомон, в который превращаются многочисленные громкие разговоры, скрипели тросами и деревом примитивные подъёмные краны, а также к этому звучанию добавлялся многозвучный треск корабельного такелажа.
Порт — это шумное место, особенно днём. Венецианский порт — это шумное место вдвойне, так как сюда до сих пор, несмотря на общий упадок, стекаются товары со всего Средиземноморья.
В мире Таргуса Венеции не существовало. На месте этого городка находилась прекрасная и многолюдная Аквилея. Насколько он помнил из лицейского курса истории Рима, в 1205 году ab urbe condita, Атилла гунн, во главе с многотысячной армией кочевников, истребил вставших на его пути лимитанов и два территориальных легиона, добрался до Аквилеи и даже ограбил её, но у Медиолания его встретило восемь легионов старого образца, то есть по шесть тысяч легионеров в каждом. Они большей частью погибли, доблестно защищая свою родную землю, но всё-таки одолели кровожадных гуннов. Рим затем восстановил все восемь легионов, а вот гунны после такого удара больше не оправились. Впоследствии их истребили поголовно, а Атиллу распяли на Капитолийском холме, оказав ему тем самым особую честь. Крест использовался белый, что есть формальное приравнивание его к римлянину. Римляне уважают достойных врагов.
Но здесь Аквилеи нет, есть какая-то поганая Венеция, которая славится сейчас только игорными домами и роскошными борделями. Истинный позор — видеть это.
Таргус не хотел надолго задерживаться в этом проклятом месте, поэтому быстро забрался в подготовленную для него повозку и без передышек направился в путь к Вене.
— Эх, как бы я хотел стереть эту карикатурную «Италию» с лица Земли… — пробормотал он, задвигая бронированное окно из закалённой стали.
— Чем вас не устраивает Венеция, Ваше Светлейшее Высокородие? — спросил капитан Хартман. — По мне, так симпатичный город. Не сравнить с Александриненсбургом, но тем не менее, на фоне остальных городов Европы…
— Она — олицетворение всего того, что сделали со славной Римской республикой презренные варвары, — раздражённо ответил ему Таргус, вновь приоткрывая стальную створку. — Эти земли населили немытые и тупые ублюдки, которые незаслуженно пользуются благами, даруемыми ею. Проклятые лангобарды…
Он вновь задвинул створку и откинулся на спинку кресла.
— Я понимаю, что не занимаю положения, которое позволяет мне судить, но сейчас мы обладаем достаточными силами, чтобы прийти сюда и предать тут всё огню и мечу, — поделился Хартман мыслями.
— Нет, рано, — покачал головой Таргус. — К тому же, у меня нет формального повода. Пока что приходится считаться с мнением всяких варварских корольков, но настанет тот день, когда я смогу игнорировать любые возмущения франков, англичан, иберов и иных народцев! К тому же, я ещё не свёл счёты со скандами. Они — первая моя цель. После падения последней скандской державы я обязательно займусь остальными. Их время придёт…
