Оптимист верит, что мы живем в лучшем из миров. Пессимист боится, что так оно и есть.
Михаил ЖванецкийНа другой день в Сиднев никто, конечно, не поехал. У Добродеева оказалась прорва дел, Монах с мокрым полотенцем на лбу лежал на диване и морщился от всякого звука, будь то шум лифта, звук голосов с улицы или лай соседского той-терьера, крохотного, но удивительно крикливого.
На тумбочке стояла литровая бутылка минеральной воды, и Монах время от времени протягивал руку и, не открывая глаз, прикладывался. Пил, также морщась, так как глотки болезненно отдавались болью в затылке и висках, кроме того, каждый был оглушительным.
При звуке дверного звонка Монах издал стон, но остался недвижим. После третьего, цепляясь за спинку дивана, чертыхаясь, сполз и пошлепал в прихожую.
Добродеев с порога спросил:
– Ну как? – Присмотрелся, покачал головой и прищелкнул языком.
– Вот только не надо, – сказал Монах. – Что я пил?
– Начал с виски, потом коньяк, затем водку с пивом. Я предупреждал, но ты не слушал. Иван Денисенко захотел пива, и ты поддержал. Головка бо-бо?
Монах молча развернулся и пошел назад в гостиную.
– Может, кофейку? – спросил ему в спину Добродеев.
Монах только дернул плечом.
– Тогда я себе, – решил Добродеев. – А пива? Клин клином? Я захватил.
– Давай, – оживился Монах. – Брось на пару минут в морозильник. Ты тоже принял вчера?
– Все кроме пива. Я тебе говорил, но Иван сказал, фигня. Потому свеж и бодр.
– Твой Иван пьет как лошадь, – пробурчал Монах, укладываясь на диван и накрывая лицо мокрым полотенцем.
– Кстати, о лошадях. Речицкий пригласил в Сиднев, помнишь?
– Только не сегодня. Я не в форме. – Голос Монаха из-под полотенца звучал невнятно и глухо.
– Хочешь, накапаю нашатыря?
– Нашатыря? На хрен?
– Говорят, помогает.
– Можешь помолчать? Иди свари себе кофе и дай мне спокойно помереть.
– Иду. Кстати, Кирилл пригласил нас на ужин, пойдешь?
– С какого перепугу? Он держится как белый господин в африканской деревне. Неприятный тип.
– А Лара приятная.
– Приятная. Часто задаю себе вопрос, почему у приятных женщин идиоты-мужья.
– Всяко бывает, – философически заметил Добродеев и удалился в кухню. – Кстати, Речицкий все-таки подрался! – прокричал он уже из кухни. – Мне утром Иван звонил, говорит, махач был приличный. Все против всех. – Добродеев захохотал. – Там своя тусовка оставалась догуливать, ну и Володя отвел душу. Если бы не Яша, давно бы влетел. Друзья детства, как ты с Жориком.
Монах только морщился от криков Добродеева, стараясь не дышать носом – от запаха кофе его затошнило…
…А в это же время в доме Речицкого происходила драматическая сцена.
Яков Ребров, друг и соратник, готовил завтрак и попутно «воспитывал» хозяина, причем не выбирая слов. (Не будем приводить здесь богатую лексику руководителя культурного фонда, заменив ее на приличную, так что читателю придется поверить на слово.)
– Ты совсем идиот? – вопрошал Яков. – Чего ты с ним сцепился? Артур падла еще та, но не публично же! Ты же мог его убить! А Иван Денисенко туда же! Певец свалок. Из-за тебя и мне прилетело. – Он потрогал покрасневшую левую скулу. – Мало того что ты тянул его половину, так еще и морду бить? Это уже перебор. Ты же понимаешь, что рано или поздно прилетит ответка… мало не покажется! Он собирался вызывать полицию, я еле угомонил. Смотри, допрыгаешься.
– Отстань, – бурчал Речицкий. – Что, собственно, произошло? Ну, разрядились, ну, выяснили отношения… Хотя, какие там отношения! И не бил я его, он сам под руку подлез… эстет гребаный. От одной его рожи рыгать тянет. А твои девки! Где ты их берешь?
– Мне нужны деньги, – сказал Яков после паузы.
– Опять? Жрешь ты их, что ли? У меня конюшня прогорает, дурак, что скинул пивзавод. Между прочим, ты посоветовал. Этот идиот его угробит! Корчит из себя финансиста… А Лара ничего, похожа на какую-то артистку… – Он пощелкал пальцами.
– Все они артистки, – заметил Яков. – Мне немного, через три месяца фестиваль, самой малости не хватает. Кстати, вспомни, я был против продажи завода, а ты уперся. Так что не надо.
– Опять? Не дам! Возьми у столичного гения. Расскажи ему, какой он крутой и весь из себя… как ты умеешь. Пока он не поиздержался. Идиот! Господи, какой же я идиот! – Речицкий обхватил голову руками. – Я никогда не любил лошадей, куда теперь с ними… За полгода ни одного предложения! А пиво всегда нарасхват. Прогорим оба – и я, и этот залетный. Какие деньги? Скоро по миру пойду. Какой фестиваль? Я же давал недавно!
