Планы братства на будущее были угрожающе радужными. Альгирдас же – повод и причина буйного веселья – с угрюмым пониманием представлял собственные перспективы. Уже ясно было, что никто не пустит его на самостоятельную охоту. Никто не пустит его даже на общую охоту. Никогда. Дело Паука сидеть в центре паутины. Вот спасибо, наставник Син… нет, с сегодняшнего дня уже просто Син. Все равно – спасибо. Чтоб тебе самому никогда на охоту не выбраться.
Всякое действие рождает противодействие. Из этого закона исходило в своих планах братство, по этому закону действовали и враги Гвинн Брэйрэ. Словно невод тяжело тянулся из морских пучин, рыбацкий невод, сплетенный из липких нитей, и чем дальше вытягивали его из моря, тем более крупная рыба билась в ячеях.
Напуганные неожиданно возросшим могуществом братства, фейри кинулись искать защиты у своих покровителей. Те из них, кто был разумен. А на неразумных Син времени не тратил: для того чтобы справляться с ними не требуется объединенная мощь всех Гвинн Брэйрэ. И через несколько месяцев после пробы сил Паука, благородные фейри, дивные создания с серебряной кровью в жилах, начали свою охоту.
На братство, на Сина, и на Паука.
Они выбрались из своих зачарованных замков, из недоступных ни богам, ни людям укрытий, поднялись из подземных глубин, спустились с небес, вышли из темных вод. Прекрасные и безобразные, восхитительные и пугающие, но все – одинаково чудовищные. Только самые древние из Гвинн Брэйрэ, ровесники Сина, люди, родившиеся в одном с ним столетии, могли припомнить времена, когда князья фейри обращали внимание на смертных.
– Сколько веков прошло с тех пор?
– Тысячелетий, – поправлял Син. – Не так уж много, Паук. Для них – совсем немного.
Начавшуюся с князьями дивных народов затяжную войну назвали «охотой Паука». И Альгирдасу странно было теперь вспомнить о том, как недавно жалел себя и злился на Сина за то, что не пускает желтолицый хань на настоящую охоту за фейри. Теперь Альгирдас охотился каждый день, он был рядом с любым из братьев, он научился слышать и видеть каждого охотника, и Гвинн Брэйрэ стали его руками, глазами, ушами. Его оружием, его чародейством, его паутиной.
Паук оставался на Меже, в центре раскинутых над планетой тенет, и ему уже не нужна была помощь Сина. Где-то рядом постоянно находились братья-телохранители, они дежурили по четверо, и Паук успел привыкнуть к ним настолько, что вообще перестал замечать. Еще Паук успел привыкнуть к тому, что он – самое драгоценное сокровище Гвинн Брэйрэ; и к тому, что его все время хотят убить; и к тому, что его все время хотят украсть. Только не мог понять: какой смысл воровать его, ведь удержать все равно не получится.
Ах, паутина – мистическая связь между братьями, удушающая сеть, боевые нити, разящие тело врага.
– Христиане верят, что Белый бог создал солнце из паука, – как бы между прочим роняет Син.
– Еще они верят, что кто паука убьет, тому сорок грехов простится, – не отвлекаясь от пульсации нитей, парирует Альгирдас.
А в тварном мире полторы тысячи человеческих фигурок повинуются дрожи его пальцев, взмаху ресниц, движению мысли. Это не игрушки, не фигурки на игровой доске – это братья, но когда сидишь в центре паутины, долго помнить о том, что на концах твоих нитей живые люди не получается.
Забываешь.
И начинаешь играть.
– Ты когда-нибудь задумывался над целями, которые ставят перед собой охотники?
Это Орнольф, Бронзовый Молот Данов. Наставник Орнольф. Он – один из немногих, кто не смотрит на Паука так, словно пытается разобраться в собственных ощущениях. Остальные как будто все время спрашивают себя: «Это ли наш малыш? Когда же он успел так измениться?» Им невдомек, остальным, что дети растут, а юноши взрослеют. Жрецы и наставники, наверное, понимают, насколько быстрее становишься взрослым, изо дня в день двигая по нерасчерченному полю континентов живые фигурки родных братьев. Но даже наставники, даже жрецы поглядывают с удивленным ожиданием: чему еще научился Паук за несколько месяцев, дней, часов…
…уходил на Межу один человек, возвращался оттуда – уже другой.
Человек ли?
– В чем цель существования охотников Гвинн Брэйрэ?
– Уничтожить враждебных людям фейри.
– Всех?
– Нет, конечно.
Надо лишиться разума, чтобы извести все враждебные людям силы. Достаточно того, что Гвинн Брэйрэ заменяют собой благих богов, не хватало еще взять на себя обязанности богов гнева и несчастий. Неплохо было бы избавить тварный мир от войн и болезней, сделать всех без исключения людей честными и благородными, а заодно уж позаботиться о том, чтобы не происходило с ними никаких досадных случайностей, предусмотреть которые никто не в силах, кроме тех фейри, что их подстраивают. Но откуда тогда люди будут знать, что хорошо и что плохо? И не придется ли после этого самим Гвинн Брэйрэ время от времени убивать их, выполняя чужую работу?
Мудрые учат, что люди слабы и в силу слабости своей не способны на добрые дела, если не будет над ними того, кто силой толкает их к добру и свету. Мудрые все какие-то злобные, это, наверное, от ума. Они не видят всего, впрочем, вообще всего не видят и Гвинн Брэйрэ, однако братья хотя бы в состоянии удивляться противоречию: если люди так плохи, как о них говорят, каким же чудом умудряются они противостоять окружающему их злу? Ведь нет над ними никого, кто мог бы проявить силу и указать верное направление. Нет добрых богов, которым они поклоняются, а люди все равно умеют любить, умеют проявлять великодушие, прощать, и даже приносить себя в жертву ради спасения многих, как сделал это сын Белого бога. К чему клонит Орнольф?
– Ты и сам уже догадался, – похвалил рыжий дан. – Син надеется на тебя и хочет с твоей помощью освободить людей от всех фейри.
– Включая Змея?
– Его обожаемого Змея… да. Старший считает, что люди достаточно знают о добре и зле, чтобы обходиться без наставников.
– Без фейри. И без Гвинн Брэйрэ?
Похоже, что так. Но если желание Сина осуществится, чем будут заниматься братья?
– Нести свет новой веры, – ответил Орнольф раньше, чем Альгирдас успел спросить. – Или, точнее, свет множества новых вер. Разным племенам – разные, чтобы прижилось. Единобожие кажется Старшему удачной идеей. А нам не привыкать выдавать себя за самых разных… святых. Так что будь готов, Эйни. Благих богов никогда не было, и мы привыкли к этому, постарайся и ты привыкнуть к тому, что злых богов не станет тоже. В том числе и твоего покровителя.
– Твой-то останется, – проговорил Альгирдас, прислушиваясь к ощущениям. Нет, ничего в душе не протестовало, не мешало поднять руку на божество, отметившее его сначала слепотой, а потом последовательным истреблением близких. – Стихийных повелителей мы трогать не будем, так?
– Так, – не очень уверенно подтвердил Орнольф, – если только они не вспомнят, что кроме стихий, властвуют еще и над воинами, например. И как бы там ни было, Эйни, если Гвинн Брэйрэ возьмется за это, тебе еще долго придется жить под охраной.
