Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
* * *
Неподалеку от крайних смоленских дворов широко раскинулось так называемое Княжеское поле. Когда-то давным-давно там был погребен князь Тверд, основатель города и старший внук древнего Крива. Его курган и сейчас еще возвышался над всеми, а вокруг за века вытянулись курганы других знатных родов – длинные, способные вместить прах множества умерших. Небольшие родовые насыпи простых смолинцев были разбросаны поодаль. Огромный жальник с годами все рос, и в поминальные дни здесь было оживленно: везде дымили костры, греющие души дедов и бабок, на высоких курганах знати приносились жертвы и пелись поминальные песни, везде слышался говор – живые рассказывали мертвым про оставленную ими жизнь.
Все дни, пока готовилось погребение, старухи со всего города, распустив седые космы и посыпав головы золой, причитали по умершему князю.
Одолеет нас забота неизбывная,
Зашибет тоска-кручина горемычная:
Без тебя, могучий князь-отец,
Не запашутся поля наши широкие,
Не взойдет трава в лугах зелененьких,
Не пойдет к нам рыба в сети, в неводы,
Не пойдет нам к зверь лесной в копье, в стрелу,
Не пойдет и птица в частый перевес…
Вечером последнего дня перед погребением дружина собралась на кургане князя Тверда. Он был хорошо виден на Княжеском поле, потому что был самым высоким и широким. По преданию, сам князь Тверд завещал перед смертью: «Пусть над тем насыплют курган выше моего, кто превзойдет меня славою дел своих». Такого удальца, конечно же, не находилось: древние подвиги тем и священны, что они неповторимы, и превзойти их нельзя, как нельзя достать рукою до неба. Песни о подвигах всех трех внуков Крива – как они взрослели и мужали, как добывали себе оружие, коней и жен, как строили свои города, как расчищали свои земли и как погибли, самой смертью вложив в потомков чувства ужаса и гордости, – пелись отдельно. Тот самый Дивий бор, где дети князя Велебора недавно охотились, тоже видел юношеский подвиг князя Тверда – он изгнал оттуда Змея, жившего в Змеевой горе, и за это смолинцы, терпевшие от чудовища неисчислимые беды, избрали победителя своим князем…
В густеющей прохладной тьме весеннего вечера еще издалека было видно дрожащее пламя. Цепочка огней колебалась примерно на высоте человеческого роста и ограждала довольно большое пространство. При взгляде на эти факелы Зимобора пробирала дрожь. Ребенком, пятнадцать лет назад, он уже видел эту цепочку из огней, горящих как бы на воздухе, как бы сами по себе. Стена из факелов на высоких подставках окружала временную могилу, куда тело помещали перед погребением. Когда-то он видел внутри такой временной могилы своего деда, князя Годомысла. Зимобор и сейчас помнил это зрелище: выдолбленный дубовый ствол, в нем, как птенец в яйце, лежит тяжелое неподвижное тело со страшным, опухшим мертвым лицом под боевым шлемом, с седыми усами, такими знакомыми и совсем чужими… Зрелище было жуткое и неприятное. Невозможно было поверить, что там, за этими огнями, теперь точно так же лежит отец. Вернее, то, что от него осталось. Сброшенная одежда души, которая давно ушла по радужному мосту в белой рубахе, сотканной из нити дней и дел его…
Пронзительный голос плакальщицы взлетел последний раз и умолк: ночью не причитали. Ночью мертвец был опасен: ведь неизвестно, какое порождение мертвого мира пожелает воспользоваться освободившимся телом. Для безопасности и зажигалась цепочка освященных огней, позади нее ставили второй заслон, из воткнутых в землю копий, остриями вверх. Места плакальщиц занимали волхвы, с железными ножами и секирами, с трещотками и билами, которыми они гремели всю ночь, отгоняя Марену и все ее черные порождения.
Красноватое поле вечерней зари на закате все больше одевалось ночной темнотой, отблески багряных лучей таяли – солнце умирало на ночь, отдавая землю во власть тьмы. Священные огни сиротливо трепыхались на ночном ветерке и казались такими жалкими под черными крыльями Марены. Стало холодно, и Зимобор чувствовал себя бесприютным, словно изгой[17], а не наследник славнейшего из кривичских князей.
Хорошо, что Судимир позаботился о бочонке березовой браги: она и согревала, и прогоняла излишнюю мрачность, помогая в этом тем песням, которые тут сегодня пелись. Воевода Беривой сам, играя на гуслях, густым голосом пел старинные песни о подвигах князя Тверда и его битвах:
Выходил тут князь во поле во широкое,
Начал он по полюшку похаживать,
хватились за князя три велета[18]:
Он первого велета взял – растоптал,
Второго велета взял – разорвал,
А третьего велета взял он за ноги,
Стал он по полю похаживать,
Начал сильными руками помахивать,
Стал велетов поколачивать:
В одну сторону махнет – станет улица,
В другую махнет – переулочек!
Уже совсем стемнело, на вершине кургана горел костер, и на верхушке каждого из старых курганов тоже был виден огонек. Казалось, сами курганы проснулись и переглядываются между собой, правят своим собственным ночным вечем. Зимобору были хорошо видны все эти огоньки в ночной темноте, и казалось, что это светятся души умерших. Он знал каждого из них – князя Тверда, которого сейчас восхваляет песней Беривой, и следующих смоленских князей – Вышегора, Волеслава и его сына Вербнича – их род тоже пытался было утвердиться на смоленском престоле навсегда, но прервался. Здесь были князь Блискав, отец будущей княгини Летомиры и ее брата-воеводы, ее муж князь Девясил, князь Зареблаг. Княгиня Летомира, которая четырнадцать лет мудро и благополучно правила кривичами, удостоилась особой чести – ей возвели отдельный курган, и прах ее потомков клали под его насыпь. Секач с Красовитом тоже когда-нибудь туда попадут…
Одним из самых любимых в Смоленске было сказание о том, как княгиня Летомира сама ездила за море сватать своему сыну невесту, хитростью и мудростью отбилась от посягательств на нее саму заморского правителя и привезла Зареблагу невесту, прекрасную, как ясная звезда, от которой родился его сын Громник. О Зареблаге и Летомире была и другая песня – о том, как взрослеющий княжич, входя в силу, вызывал на кулачный бой целые роды и всех побивал, приходя в такое исступление, что только одной его матери и было под силу его унять, о чем ее слезно просили отцы и матери:
Добрая ты наша княгинюшка,
Прими ты от нас дорогие подарочки,
Самоцветных камней да черных соболей,
А уйми ты дитя твое милое,
Молодого княжича удалого!
Все это было живо, ярко – прошлое никуда не делось, оно существовало здесь и сейчас, наравне с настоящим и будущим, и только легкая невидимая грань скрывала его от невнимательных глаз, но для Зимобора этой грани сейчас не было. Река времен едина, и чуткая душа может жить в любой ее струе. Даже те потомки Тверда, которым не суждено было княжить, – воевода Красногост или воевода Молислав, отец Велебора Старого, – все они были здесь. Они стояли цепью, как воины в строю, вдоль длинной насыпи Твердова кургана, и Зимобор вдруг ощутил, что на темном, пока пустом краю есть место для него. А за ним потянутся сыновья, внуки, обретая свое место в строю поколений… Сердце сильно билось, дух захватывало.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
