— Что за…? — поднимаю голову. — А, это ты, — снова падает моя дурная башка на каменную грудь короля при виде фея. И вечно она ногам покоя не даёт!
Нет, на какую-то долю секунды мне показалось, что я даже вернулась домой. Словно, бухая в хлам, просыпаюсь в своей постели. И Ленка где-то тут рядом, как всегда храпит воронкой кверху. И бред этот в голове не настоящий, а не из-за невыключенного телевизора. Я прямо готова была растолкать подругу, поделиться, пока не забыла. Нет, ну приснится же такое: эшафот, король, фей, тапочки. Но моя новая действительность оказывается даже краше.
Теперь у меня на руках умирающий красавец-король, который ни черта не знает: ни только что делать со своим хреном, но и со своими чувствами. А бедная Ленка, наверно, рыдает над свежим холмиком на моей могилке.
— Дарья Андреевна!
Этот ещё навязался на мою голову! И зачем я его только послушала? Жила бы сейчас в счастливом неведении. Мало мне было проблем.
— Чего тебе надобно, Карло? — тяжело вздыхаю я и приподнимаюсь. — Не до тебя мне сейчас.
Такая приятная тяжесть от горячей мужской руки, что аж на слезу пробивает.
— Горюшко ты моё луковое, — вытаскиваю из царских густых волос бигуди. — Ну и что мне теперь с тобой делать?
— Дарья Андреевна! Вы видели что-нибудь?
— Уйди, Карлуша, я в печали, — отмахиваюсь я, стирая с Гошкиной щеки помаду. Чего я только не видела! — Уж нафеячил ты, так нафеячил. Потерпи. Потом поговорим.
Веду пальцем по породистой горбинке носа повелителя.
— Гошик, мальчик мой, просыпайся! Просыпайся, скотина! Страна в опасности! — пытаюсь вытереть и губы, но это плохая затея: помада пачкается, а рука короля, что до этого покоилась на моей спине, оживает и резко подтягивает меня вверх.
Мама дорогая! Какой взгляд!
— Катарина?
А голос! Ну, всё! Я кончила.
— Да, мой король!
А штука, что сейчас упирается в моё бедро, надеюсь, пистолет?
Эту спасительную мысль додумать я не успеваю, потому что оказываюсь на кровати, слегка прижатая мускулистым торсом.
— Что я делаю в твоей постели? — прямо-таки ставит меня Его Неосведомлённость перед нелёгким выбором, что же ответить. Спишь? Любишь меня? Расплачиваешься за свои грехи? Мимо проходил, прилёг отдохнуть?
— А что ты делаешь? — не рискую я ответить. Отклоняюсь, глядя, как скорее извазюкала его помадой, чем вытерла.
— Не знаю, — выдыхает он, наклоняясь к моим губам. Не сводя с них глаз.
Мля, ну всё! Я второй раз кончила. Надо летописцу сказать, пусть два раза за сегодня королю там припишет. Ну нельзя так дышать на меня, в конце концов! Девушка я впечатлительная. Впечатляюсь быстро, завожусь вообще с полпинка. Вот чуть пригрел и всё, размякла, как масло.
Я на грани обморока, наши губы почти встречаются, когда без стука открывается дверь.
— Миледи! Ой, простите Ваше Величество!
— Что тебе Фелисия? — отвернув голову, шумно выдыхает он. «Чёрт бы тебя побрал, Фелисия!» — про себя добавляю я.
— Я принесла фрукты, сыр, вино.
— Поставь на стол и убирайся.
И всё то время, пока служанки бегают туда-сюда, я вижу только заросшую жёсткой щетиной скулу Георга и синяк, что всё же я на ней поставила.
— Почему они входят без стука? — шепчу я.
— Потому что я так приказал, — упирается он лбом в моё плечо, но ненадолго. — И не смей выходить из комнаты. Всё, что надо, тебе принесут сюда.
Я не успеваю даже пикнуть от возмущения, когда он отпускает меня и садится.
— Но за что? — слежу я как он трёт виски.
— Ты прекрасно знаешь, — встаёт, так на меня и не глянув, и идёт к двери. — Ты наказана.
— Ах ты гад! — выхватываю я из-под подушки оставшийся тапок и запускаю ему вслед. Но тот врезается в уже закрытую за Георгом Пятым дверь.
Нет, я, блин, нарядилась, как дура. Лежу тут вся такая красивая. Жалею его! А он вон чего! «Приказал он», — передразниваю засранца, слезая с кровати. Вот не думала, что это скажу, но жаль, что не обосрался. Глядишь, спеси поменьше стало бы.
И вообще, не за себя волнуюсь, мне там милостыню полагалось раздавать, а теперь что? Вот потому народ тебя и не любит, тиран нищастный!
— Ты прекрасно знаешь, — снова передразниваю я, садясь на подоконник. Ничего я не знаю! Мог бы потрудиться объяснить. Чуть не придавливаю замешкавшегося Карло. — Есть закурить?
— Не курю, — усмехается он, водружая на голову свой потрёпанный берет. — Мне одна тётенька сказала: вредно.
— Вот тоже кровопийца, — отмахиваюсь я и встаю.
Нужны мне его микроскопические цыгарки, когда у меня целый кувшин вина.
— Спросишь у короля, где он взял этот бутылёк, — теперь я передразниваю Карлу, пока до краёв наполняю бордовой жидкостью металлический кубок, украшенный чеканкой. — Ага, спросила. Вообще душевно поговорили. Ты не мог эту сваю попозже убрать? — разворачиваюсь я к фею с бокалом и гроздью винограда в руках.
— Чтобы вы нацеловались? — и снова этот смешок.
— Он вообще-то мой муж, — принюхиваюсь я к вину. — А ты, мелочь, просто ещё ни хрена не понимаешь, когда правильно разговоры заводить.
Делаю пробный глоток. На вкус как хорошее Киндзмараули. Ну что? А жизнь-то налаживается!
— Ты здесь не за этим, — ковыряет фей дырку на колене.
— Так у меня оказывается есть миссия? — сажусь рядом с ним и отпиваю ещё. Или это что было? Закусываю принесённой виноградиной. Протягиваю гроздь злобному феёнышу. — Ешь и давай уже, рассказывай.
— Сначала вы.
— Ага, — киваю я. — А ключи от квартиры, где деньги лежат, не хочешь?
— Там были какие-нибудь документы? Король с утра что-нибудь подписал?
Ты посмотри настырный какой!
— За что Катька ненавидит Георга? Что такого произошло между ними? — кладу я гроздь рядом с ним и ставлю бокал на подоконник.
— А я почём знаю! Мне было тогда лет десять, — достаёт он из ножен шпажку. — Она никогда не рассказывала.
— Ну раз посчитал, значит, знаешь. И слухи, наверняка, ходили.
— А я слухам не верю, — рассматривает он кончик своего волшебного оружия. — Король получил приглашение от Императора для обсуждения каких-то вопросов, связанных с феями. Ты видела эту бумагу? А прошение, что подало ему вчера наше магическое сообщество? Он его читал? Что он думает об этом?
Использовать меня решил? И ты посмотри какой идейный, прямо революционер. Только несмысшлёныш ещё! Да кто ж так сразу выкладывает, что именно тебе надо? Ну, мне это только на руку. Теперь пока всё не узнаю, ничего не скажу. И знать ему, что я никаких документов не видела, не обязательно. «Или видела?» — напрягаю я память.
