Нам Сталин – отец, нам Родина – Мать,Сестра и подруга – Советская власть,В заступниках – Сергий, в сподвижницах – Русь,Соратник – Советский Союз!
– Мамочка, и нам? И нам тоже? – спрашивала Лоринька.
Мария, одной рукой державшая дочь, другой – тяжеленный чемодан, отворачивалась: слезы заливали лицо, и она не хотела, чтобы ребенок это видел. Девочка упрямо повернула лицо матери к себе:
– Мамочка, и нам Сталин тоже отец?
– Да, доченька, и нам, и нам тоже…
– Марусенька, и вы здесь? – Роберт Бертрам, фотограф «Волжской коммуны», с женой и детьми пришел раньше. Именно Клавдия, жена, ее и окликнула.
– Как видите…
– Ну вот, не будет скучно, вместе в пути веселее, – грустно пошутил глава семьи. – А где Карл? О нем ничего не известно?
Она только грустно помотала головой.
Столыпинский вагон был полон: дети, старики, молодежь, семьи… Двое веселых парней тут же уступили им место, помогли расположиться. Мария немного успокоилась: везде люди живут. Только узнать бы еще, где он, жив ли, все ли в порядке, дать о себе весточку…
Тем же вечером бесконечный состав увез тысячи потенциальных шпионов, диверсантов и прочих пособников мирового империализма в неизвестность.
Глава пятая. Где находится край света
Ни о каких земельных наделах, конечно, и речи быть не могло. Из телячьих вагонов их просто высадили в необъятной выжженной казахской степи, в Карсакпае – выживайте!
Сначала был барак. Огромный, не разделенный даже подобием перегородок. Ютилось там 20 семей. Коммуналка, в которой она жила в первые самарские годы, вспоминалась как рай.
Рядом с Марией и Лоринькой поселилась очень романтичная пара из раскулаченных – брутальный, могучий и волосатый Константин с тощенькой, востроносенькой, с хитрыми бегающими глазками женой Зоей. Он вел себя так, будто делает огромное одолжение, позволяя ей находиться рядом с собой, и разговаривал хамским басом, по-хозяйски. Она искренне радовалась любому проявлению внимания со стороны супруга и охотно поддакивала каждому его слову.
– Зойка! – рычал благоверный. – Опять эта параша на ужин?
– Да, Костя! – шепеляво пищала она. – Вкусно?
– Тьфу, дура, – досадливо кривился он. – Плюй в глаза – скажет, божья роса!
Дура радостно улыбалась, обнажая щербатые зубы.
– Зойка! – слышался знакомый бас среди ночи. – Это ты навоняла?
– Я, Костя! – подобострастно признавалась супруга.
Надо отдать Косте должное, он не преувеличивал: дух в углу стоял такой, что Мария всерьез опасалась, как бы дочка не задохнулась, и прикрывала родное личико простыней.
С другой стороны размещалась семья Бухгалтеров – так она их мысленно окрестила. Стоило разгореться семейной ссоре, соседи начинали делить имущество, с чувством, похоже, даже с удовольствием. Лидка во всеуслышание вспоминала о том, что положила к мужним ногам не только свою девичью честь, но и весьма солидные сбережения, три облигации государственного займа и приличный гардероб. Николай в ответ на это щурил глаза и с пристрастием вопрошал: «Да? А пальто в елочку чье? Пиджак в полосочку – чей?!» Закончилось все это грустно: и пальто в елочку, и пиджак в полосочку были безжалостно изрублены топором вконец разбушевавшимся Колей.
Единственными людьми, общение с которыми не вызывало ужаса, были Беллочка и Лева. Свою высылку они считали чудовищным недоразумением и были уверены, что там, наверху, со всем этим вот-вот разберутся и вернут их домой, в теплую и уютную квартирку, какая и должна быть у успешного зубного техника. Никаких признаков надлома и обиды на советскую власть в них не наблюдалось, напротив, это были веселые и открытые ребята. Лева считал себя душой компании и очень любил пошутить. Шутки было две: «Кушайте компот!» и «Гранд-отель с рестораном». После выдачи каждой из них Лева сам и разражался тоненьким, заливистым смехом, Беллочка же, влюбленно глядя на мужа, томно, с некоторым укором тянула: «Ну Лео-о-ова-а-а!»
А может, все это сон? Кошмарный сон. А потом она проснется – и все будет как прежде: они с Карлом и Лоринькой, чудесные журфиксы с буриме, спорами до хрипоты, чтением стихов, веселыми розыгрышами, любимая работа, интервью, встречи с интересными людьми, с сестрами и их семьями… Но чем больше времени проходило, тем яснее Мария осознавала: нет, это та жизнь стала невозвратным прекрасным сном, а этот полуголодный вшивый барак, населенный столь колоритным народом, – ее настоящее, ее реальность.
