ГЛАВА 11
Постепенно протрезвев после многодневной грусти, майор Тимофеев начистил до блеска туфли, отутюжил парадный китель и вооружившись букетом алых роз, уверенным шагом направился к дому Норы. Жить то как-то нужно было, а он к холостяцкой жизни оказался не готов, и жрать с утра до ночи яичницу он уже больше не мог. Но подходя всё ближе и ближе к подъезду своей, ещё недавно, любовницы, он замедлял шаг, решимость улетучивалась, оптимизм рассеивался. Он больше часа нарезал круги, не решаясь зайти в дом. Ещё столько же времени ушло не то, чтобы подняться на этаж и позвонить в дверь. За это время даже розы успели слегка поникнуть, что уж говорить о настроении.
— Ну и зачем вы, Павел Алексеевич, припёрлись? — спросила Нора, не снимая цепочку.
— Может я войду?
— А что вам тут делать? Вы же всё изложили в своей записке. Вот и соответствуйте.
— Нора, не издевайся. Мне сейчас ещё твоего злорадства не хватало.
— А что случилось? Не заладилась семейная жизнь?
— Открой, пожалуйста. Мне что тебе на лестнице всё рассказывать.
— Что бы ты потом опять сбежал… Нет уж. Хватит.
Нора попыталась захлопнуть дверь, но Павел вставил ногу в проем.
— Я сейчас сломаю дверь, — сказал он, пытаясь быть максимально спокойным.
— А я вызову патруль.
— Плевать!
Он схватился за ручку, и что есть силы толкнул дверь. Шурупы, которыми была прикреплена цепочка, вылетели из лутки. От резкого удара Нора отлетела в сторону, вешалка с вещами смягчила падение, иначе она разбила бы голову о стену. Павел вошёл в квартиру, запер дверь и присел рядом.
— Ну и чего ты добилась? Легче тебе стало? Я же мириться пришёл.
— Скотина ты, майор, — всхлипывая произнесла Нора.
— Согласен. Даже спорить не буду. Но эта скотина тебя любит.
— Крепкая же у тебя любовь.
— Да, крепкая, — он обхватил её лицо руками, и долго смотрел в наполненные слезами глаза, после чего тихо произнёс, — прости меня…
Нора попыталась высвободиться, подалась вперёд, и их губы соприкоснулись. Этого оказалось достаточно, чтобы пробежавшая между ними искра, вновь разожгла потухший огонь. Губы слились в поцелуе, длинном, страстном, всепрощающем.
Неожиданно, от напора их тел, оборвалась вешалка и вся, висевшая на ней одежда, упала на пол. Не было никаких сил и желания терпеть, и Павел повалил Нору прямо на эту мягкую кучу, уславшую пол коридора, и распахнул её незастёгнутый халатик. Как он соскучился за этим телом и за этим запахом, он понял, что вернулся не потому, что ему некуда было идти, а так хотелось поплакаться, кому-то в жилетку, чтобы погладили по головке, пожалели и приласкали. Нет, он вернулся, потому что любил эту женщину. И теперь ему было всё равно, что она сломала его жизнь, разрушила семью и чуть было не лишила всех благ на службе. Всё это такие мелочи, по сравнению с тем блаженством, которое Нора умела ему доставлять.
Павел целовал тело любимой, опускаясь всё ниже и ниже, и не встречал сопротивления, поскольку те же чувства переполняли и Нору. Она ждала каждый день, плакала и надеялась. Когда узнала, что Майор Тимофеев развёлся, радовалась как девчонка, и была уверена, что он обязательно придёт, не думала, что это так на долго затянется, отсюда и такая реакция. И вот теперь она лежала на пыльной шубе расставив ноги и принимала прощения, с которыми Павел обрушился на неё. А за дверью в это время стояли две пожилые соседки, и едва дыша, прислушивались к странным звукам, доносившимся из квартиры Норы.
— Ну что мне теперь делать с шубой? — сокрушалась она, растирая ладонью слипшийся ворс.
— Купим новую. А эту оставим, как первый экспонат нашего семейного музея, — попытался отшутиться Павел.
— Семейного?
— Ну да, а ты разве не хочешь этого.
— А кто тебе разрешит, советскому офицеру, жениться на иностранке.
— Разрешат… Времена уже не те.
Он встал с пола, помог подняться Норе и накинул ей на плечи халат.
— Что стоишь, — улыбнулась она, — одевай штаны и пошли обедать.
— Это значит, что я могу остаться и после обеда?
— Да… Оденься только, ходишь тут голый, возбуждаешь одинокую женщину.
— Я просто думал, что мы ещё разочек…
— Ты тут губы не раскатывай, мачо нашёлся. Думаешь трахнул на полу, так уже всё теперь можно, — игриво отшучивалась Нора, будучи явно не против повторить, но бабская сущность взяла верх, — второй раз ещё заслужить нужно.
— Я заслужу, — смиренно понурив голову произнёс Павел, — исполню любою вашу прихоть.
— Ну тогда вот тебе мой первый приказ — прибей вешалку и почини цепочку, которую сломал.
— Будет исполнено, товарищ генерал! — чеканно произнёс он, и надев брюки пошёл в кладовку за инструментом.
Нора возилась на кухне и всё думала, как сказать Павлу, о своём секрете, не испугает ли его эта новость, кто его знает, как он отнесётся к тому, что она беременна. До вчерашнего дня она и сама была в этом не уверена, ну подташнивало немного, месячные не начались вовремя, бывает и такое. Но осмотр у гинеколога расставил всё по своим местам — срок три недели. Это как раз приходится на те дни, когда Павел ушёл от жены, как он сказал, окончательно, но потом струсив, сбежал обратно. Хорошие были деньки. Может быть и ребёночек, зачатый в любви родится здоровеньким и вырастет счастливым.
Себя то она назвать счастливой не могла. Особенно своё детство. Нора и месяца не успела отучиться в первом классе, как в Будапеште вспыхнуло восстание. Танки на улицах, стрельба, горы трупов — вот её самые яркие впечатления того времени. Она никогда не забудет, как сидела с матерью в подвале полуразрушенного дома, рядом с баррикадой, и в окошко, расположенное у самой брусчатки, ей было видно, как постепенно редели ряды восставших, среди которых был и её отец. Она видела приближающиеся танки и солдат, видела как после нескольких выстрелов баррикада превратилась в пыль, помнила, как рухнул на залитый кровью асфальт отец, как с криком отчаяния кинулась к нему мама… Нора ничего тогда не понимала, почему это произошло, и за что убили её папу. Не понимала и позже презрительного отношения к себе соседей, когда пошла учиться в университет на русскую филологию, а потом устроилась в советскую воинскую часть переводчиком. Она не хотела, чтобы её дети испытали то, что испытала она.
— Всё готово, — услышала Нора бодрый голос Павла.
— Садись, мне нужно тебе кое что сказать. От твоей реакции будет зависеть наша дальнейшая жизнь.
— Почему от реакции? Тебя, что мой ответ не интересует?
— Слова — это сотрясание воздуха, а вот глаза не обманешь.
— Нора, не томи… И прекрати философствовать.
Она села напротив Павла, налила из графинчика пол рюмки водки и подвинула к нему.
