Девушка вскочила на ноги. От радости у нее закружилась голова, и она пошатнулась. Но уже в следующий миг девушка овладела собой и стала пристально разглядывать приближавшихся незнакомцев. Едва она сумела рассмотреть их получше, как надежда угасла. Никогда прежде ей не доводилось встречать белого с такой сомнительной наружностью. Неизвестно когда стиранная одежда соотечественника истрепалась до лохмотьев, лицо заросло дикой щетиной, шляпа – невообразимая рухлядь, которую можно было считать шляпой только потому, что она была нахлобучена на голову.
Лицо белого было сурово и не внушало доверия, глаза глядели с подозрением, а когда человек с хмурым видом остановился в нескольких шагах от девушки и заговорил, то в его голосе не ощущалось и намека на дружелюбие.
– Кто такая? – спросил он. – Что ты здесь делаешь?
Слова и тон подошедшего возмутили девушку. До сих пор ни один белый мужчина не говорил с ней так бесцеремонно. Уязвленная девушка вздернула подбородок и окатила его холодным взглядом, презрительно скривив короткую верхнюю губу.
Ее глаза пренебрежительно оглядели незнакомца от разбитых сапог до "вороньего гнезда", насаженного на всклокоченные волосы. Поведи он себя иначе, девушка испугалась бы, а так она лишь разозлилась и не на шутку.
– А вот это уже вас не касается, – бросила она и повернулась к нему спиной.
Мужчина насупил брови, готовый едко парировать, однако сдержался и стал молча разглядывать ее.
По стройности фигуры он понял, что женщина молода, а приглядевшись, определил, что она к тому же красива. Она была чумазая, разгоряченная, вспотевшая, заляпанная кровью, но, тем не менее, прекрасная. А какой красавицей она станет, когда приведет себя в порядок и приоденется, он не смел даже вообразить. Он отметил про себя ее серо-голубые глаза и длинные ресницы. С такими глазами любое лицо выглядит прекрасным. Затем принялся разглядывать ее волосы, небрежно собранные в пучок на затылке. Девушка принадлежала к той редкой категории блондинок, которых с некоторых пор именуют "платиновыми".
Целых два года прошло с того времени, как Старик последний раз видел белую женщину.
Скорее всего, окажись эта особа старой и костлявой, либо же косоглазой, с лошадиными зубами, он отнесся бы к ней с большей симпатией и не стал бы грубить.
Но как только он разглядел ее, красота девушки воскресила всю ту боль и страдания, которые причинила ему другая женщина, тоже красавица, и всколыхнула ненависть к женскому полу, которую он вынашивал в душе все эти два долгих года.
Он повременил с ответом, чему был искренне рад, ибо это позволило бы избежать злых, обидных слов, которые вертелись на языке. И не потому обрадовался, что стал вдруг лучше относиться к женщинам, просто ему пришелся по душе ее смелый ответ.
– Может, и не касается, – отозвался он, выдержав паузу, – но, кажется, требуется мое вмешательство. Слишком непривычно видеть белую женщину одну в этих краях. Вы действительно одна?
В голосе белого сквозило легкое беспокойство.
– Абсолютно, – отрезала она, – и впредь желаю того же.
– Уж не хотите ли вы сказать, что с вами нет носильщиков или соотечественников?
– Именно так!
Продолжая стоять к нему спиной, девушка не могла заметить оттенка участия, промелькнувшего на его лице, ни понять, что он беспокоится о ее безопасности, хотя сострадание его и не относилось лично к ней. Беспокойство, связанное с наличием или отсутствием белых мужчин, было для него столь же естественно, как и браконьерство.
– И у вас нет ни фургона, ни… – спросил он.
– Ничего.
– Ясно, что в одиночку в такую даль не забраться. Что стало с вашими спутниками?
– Они бросили меня.
– А белые? Что с ними?
– Их и не было.
Девушка повернулась к нему лицом, однако отвечала по-прежнему недружелюбно.
– Вы отправились в путь без единого белого спутника? – недоверчиво спросил он.
– Так точно.
– Когда же вас бросили ваши люди?
– Три дня тому назад.
– И что вы намерены делать? Одной оставаться вам нельзя, и я не представляю, как вы отправитесь дальше без носильщиков.
– Я пробыла тут три дня и останусь до тех пор, пока…
– Пока что?
– Не знаю.
– А как вас вообще сюда занесло?
В душе девушки затеплилась искра надежды.
– Ищу одного человека, – ответила она. – Может, вы слыхали о нем или знаете, где он? Голос девушки дрожал от нетерпения.
– Как его зовут? – поинтересовался Старик.
– Джерри Джером. Она подалась вперед.
Собеседник покачал головой.
– Впервые слышу.
Глаза девушки потухли. Она еле сдерживала слезы. Увидев влагу в ее глазах, Старик разозлился. Какого черта у женщин глаза всегда на мокром месте?
Стараясь не поддаваться порыву сочувствия, он опять заговорил грубо.
– Что будете делать с мясом? – спросил он. Глаза девушки расширились от неожиданности. Теперь уже в них не было слез, в них полыхало негодование.
– Вы несносны. Убирайтесь из моего лагеря и оставьте меня в покое!
– Еще чего, – возразил он.
Затем мужчина быстро заговорил со своими спутниками на их языке, после чего троица подошла и взялась за тушу кабана.
Девушка глядела на них с гневным недоумением. Ей с таким трудом далось дотащить кабана до лагеря, а теперь у нее забирают добычу.
Девушка достала из кобуры револьвер.
– Скажите им, чтобы не трогали мяса, – крикнула она, – или я их перестреляю. Мясо мое!
– Они хотят помочь вам разделать тушу, – объяснил Старик. – Кажется, это не противоречит вашим планам, или как? Может, вы собирались ее заморозить?
Его ирония задела девушку, укорившую себя за то, что неверно истолковала намерения чернокожих.
– Почему вы сразу не сказали? – спросила она. – Я хотела закоптить мясо. Когда еще повезет на охоте…
– Об этом можете не думать, – проговорил Старик. – Это уже наша забота.
– То есть?
– То есть, как только я осмотрю эту местность, я заберу вас к себе в лагерь. Не моя вина, что вы оказались здесь, и хотя вы чертовская обуза, как и все остальные женщины, но я просто не способен бросить в джунглях даже белую мышь, не говоря уже о белой женщине!
– А если мне не доставит удовольствия пойти с вами? – высокомерно осведомилась девушка.
– А мне плевать на ваше мнение, – буркнул он. – Пойдете как миленькая. Еще спасибо скажете, если у вас осталась хоть капля разума. Предполагать же, что у вас есть душа, было бы слишком! Вы такая же, как все – самовлюбленная, черствая, неблагодарная.
