Узком и длинном. Темном, без окон. С облупившимися стенами, растрескавшимся потолком и тянувшимся по одной стороне рядом черных распахнутых дверей.
– Это что-то новенькое, – оглядевшись, нервно сказал Идали. – Тут я еще не был.
Кароль вздохнул.
– Все когда-нибудь случается в первый раз. Даже это самое наблюдение однажды кто-то сделал впервые… Полюбовался? Вот и славно, пошли мальчишку искать.
Идали вызверился:
– Говорил я тебе… стажеров здесь только не хватало!
– И я говорил – «не виноватая я, он сам пришел»…
– Вот сам пускай и выкручивается!
– Смеешься?
– Плачу! – рявкнул Идали. – Сколько времени мы теперь из-за него потеряем?
– Ирландцы говорят, – примирительно заметил Кароль, – что, когда Господь создавал время, он создал его достаточно.
– Не злил бы ты меня, а?
– Сам не хочу, слушай… Наоборот, к холодному разуму взываю. Ведь времени у нас на самом деле вагон – с одной стороны. Бывший твой хозяин намерен, судя по всему, как следует помотать нам нервы, прежде чем подпустит к себе, и ничего, будь уверен, до тех пор он с Клементиной не сделает. С другой стороны, твое личное время – в руках у парня. Семена рох, – напомнил Кароль, – без которых ты скоро свалишься. И проводница наша у него…
– Ты забыл сказать, что он тоже человек, и негоже бросать его без помощи, – добавил не без яда Идали.
– Думал, это ты и сам понимаешь. Неужели ошибся?
– А ты-то понимаешь, что такое для нее каждая лишняя минута – там?…
– Не рви душу, – Кароль помрачнел. – Найдем балбеса – лично настучу по башке!
– Замучаешься стучать. Хлебнем мы с ним еще, чувствует мое сердце! Ладно… помолчи немного. Попробую связаться с вашей девушкой.
Оба притихли, Идали сосредоточился.
Через минуту сказал:
– Что-то слышу, но что и где – не пойму. Помехи сильные.
– Сторон, в которые можно двинуться, у нас немного. Две, – заметил Кароль. – Направо и налево по коридору. И то не факт – в одной из них, возможно, тупик.
– А то не видно, – проворчал Идали, коротко покосившись влево, где проход и впрямь упирался в стену. – Хорош ехидничать. Так… намек ясен, идем куда пускают. Молчи только, не мешай связь ловить!
И они двинулись в единственно возможном направлении – заглядывая попутно во все приглашающе раскрытые двери и высвечивая на всякий случай факелами то, что за ними.
А там оказывалось раз за разом одно и то же. Маленькие комнатки без окон, более всего похожие на чуланы. В каких-то были полки, уставленные банками и коробками. В других – ломаная мебель и треснувшие зеркала. В третьих – чемоданы и узлы с неведомым барахлом. Где остовы велосипедов, где связки книг, и все – самого неприглядного вида и в вековой пыли…
Коридор повернул налево, потом направо. Потом опять налево.
Те же двери, те же чуланы.
То же замшелое старье.
– Хламовник! – не выдержал наконец, после пятого поворота, старательно молчавший все это время капитан Хиббит. – Натуральный. Издевается, похоже, над нами господин Феррус, ой, издевается!.. Спасибо, не помойка.
Идали поиграл желваками, ничего не ответил.
– Неужели весь этот мусор он накопил? – подивился Кароль. – За свою долгую… – и осекся.
За шестым поворотом они оказались вдруг на распутье.
Дорогу пересек другой коридор, точная копия первого. Возможных направлений сделалось вместо одного три – направо, налево и вперед. Да вдобавок еще парочку – вверх и вниз – любезно предложила узкая винтовая лестница, торчавшая в центре перекрестья.
Братья остановились.
– Красота, – сказал Кароль. – Картина маслом. Называется «Гуляй – не хочу»…
Идали бросил хмурый взгляд на факелы.
– Догорают, – буркнул. – Придется все-та…
Прервал себя на полуслове, застыл, к чему-то прислушиваясь. И просветлел лицом.
– Есть! – сказал, но тут же и нахмурился снова. – Слишком хорошо слышно. Как будто…
Он медленно развернулся и ткнул пальцем в сторону ближайшей двери в поперечном коридоре:
– …ваша девушка буквально здесь!
Кароль незамедлительно шагнул к этой двери, стоявшей тоже нараспашку, как и все остальные, и позвал:
– Раскель!
Никто не ответил.
– Заглянем? – предложил он. Занес уже ногу для следующего шага, но Идали вдруг схватил его за плечо.
– Погоди!
И сделал это, как оказалось, вовремя…
* * *
В один удар он умудрился вложить всю злость, все свои терзанья последних дней, всю боль и оскорбленность души.
Четыре дубовые стены разлетелись в ослепительной беззвучной вспышке мелкими щепками.
Потолок попросту исчез. Возможно, распылился. Исчезло заодно и все, что было внизу.
И Раскель снова начал падать во тьму.
Но на этот раз упал быстро. Ткнулся со всего маху ногами во что-то твердое, от неожиданности не удержался на них и покатился кубарем – из тьмы в свет.
Увидел, правда, этот свет не сразу – после вспышки перед глазами плавала одна зеленая муть. Сперва, наскочив на какое-то препятствие, остановившее его, и отчаянно пытаясь проморгаться, Раскель услышал голоса.
Прямо у себя над головой.
– Да, – присвистнув, сказал один. – Умеет мальчик злиться. Весь хламовник вдребезги… Я бы на твоем месте не рискнул стучать ему по башке.
– А на своем? – поинтересовался другой.
– Попробую, – ответил первый. – Пока не очухался!
Тут Раскеля схватили за грудки и вздернули на ноги.
Крепко встряхнули несколько раз – так, что его даже затошнило.
Из зеленой мути выплыло знакомое лицо. Бешеные светлые глаза, острый нос, смоляная челка.
– В следующий раз, – проскрежетал леденящий кровь, но тоже знакомый голос, – буду звать – чтоб бегом бежал! Ты какого… – непечатная брань, – перся сюда… – она же, – от дела отвлекать? Прибью, щенок! Уж на это силы у меня хватит!
Раскеля отшвырнули, и он влетел в еще чьи-то руки.
В чьи – гадать уже не приходилось. Муть перед глазами рассеялась.
Он дернулся было вырваться… да только слабым был сейчас, после взрыва чертова сундука, и вправду как щенок. Новорожденный.
Трясти его, впрочем, капитан Хиббит не стал. Всего лишь сказал сердито:
– Поговорим еще, очухивайся пока! – и подтолкнул куда-то вниз, словно предлагая присесть.
Раскель и присел. Потом прилег.
