Книга Брат-юннат - Станислав Востоков

Из птиц мне больше всего нравились фламинго. Они требовали особого внимания, и приготовление корма для них было особенно хлопотным.

Кроме того, мы с Сергеем отвечали за ряд клеток с цементными бассейнами, где жили разнообразные утки и серебристые чайки, к чьим внезапным взрывам «хохота» я долго не мог привыкнуть.

В первой клетке этого ряда обитала размножающаяся пара лебедей-кликунов. Уборка у них каждый раз оборачивалась сражением и требовала большой храбрости.

Дальше шли водоплавающие помельче. Особенной популярностью у посетителей пользовались мандаринки и каролинки, похожие на детские игрушки. В их просторной клетке под потолком висел ряд дуплянок, поскольку эти утки гнездятся в деревьях.

Но всё-таки самыми красивыми были фламинго. Даже вечно покрытые ташкентской пылью, они выделялись изяществом. Если же проходил дождь или во вновь отремонтированный бассейн поступала вода, то перед порозовевшими птицами собиралась толпа, какой не бывало даже у клетки со львами.

Но, как ни удивительно, для этих прекрасных созданий необходима грязь. В природе они живут на морских и озёрных берегах, где строят из глины гнёзда-башенки.

К сожалению, большинство посетителей плохо разбиралось в биологии пернатых, и нам часто приходилось слышать упрёки в плохом отношении к фламинго. Мы терпеливо объясняли, что грязь предохраняет их нежные перепонки от высыхания, но мало кто верил нашим ответам.

Из-за того что бассейн в клетке фламинго протекал, вода в нём появлялась лишь время от времени. Мы страдали от невозможности что-либо изменить и чуть не обливались слезами, глядя на буклеты зарубежных зоопарков, где алые фламинго бродили по голубому мелководью на фоне изумрудных газонов.

Кормить птиц мы старались разнообразно. Добавляли в мешанку побольше моркови и свёклы, где содержится каротин, придающий перьям розовую окраску. А что под грязью её не разглядеть, так это не наша вина!

Несмотря на усердно разводимую жижу, у некоторых фламинго всё-таки иногда пересыхали перепонки. Кожа трескалась, и в неё проникала инфекция, после чего стопы опухали.

Мы покрывали злополучные ноги различными мазями, однако помогало это не всегда.

Как-то я несколько дней не появлялся в зоопарке, занятый сдачей сессии, а Сергей «выпал» из жизни отдела, обтяпывая очередное дельце. Он появлялся лишь утром, чтобы, не переодеваясь, раскидать по кормушкам мешанку, после чего исчезал в сопровождении подозрительных личностей.

Когда мы снова встретились, он хвастливо пошелестел толстой пачкой купюр, после чего мы начали обход подопечных. Когда мы дошли до последнего загона, то увидели фламинго с такой опухшей ногой, что он уже не мог на неё наступить. Передвигался он, едва касаясь больной стопой земли, и отставал от сородичей, когда те толпой перемещались по клетке. Держать его на публике не следовало, и мы заперли больного в зимнике.

Затем Сергей принялся искать виновных, но с ним никто не хотел разговаривать. Как справедливо заметила не очень справедливая Тетерина: «Сам довёл птицу, а теперь бесится!»

Но беситься было с чего: вылечить фламинго можно было только одним способом – ампутировать больную стопу.

В тот день мы хмуро сидели в столовой под мутно-жёлтой грушей лампы, и чай был не в радость. Хорошее настроение было только у Тетериной – наверное, нам назло.

– Как же он будет с одной ногой? – буркнул Сергей. – Если бы утка, это я могу себе представить. А здесь такие ходули!

Но я и одноногую утку себе не представлял.

– Может, ему костыль сделать?

– Лучше сразу голову свернуть, – посоветовала Тетерина, запихивая за щеку очередную карамель.

По быстрому взгляду, которым одарил её мой шеф, я понял, что он готов это сделать с ней самой. Тетерина отодвинулась к краю скамейки, но не ушла. Видно, уж очень было любопытно, чем закончится консилиум.

– Если бы она была собака, – сказала Гульнора, – был бы проще: один нога больше, один меньше!

Других предложений не поступало, и в наступившей тишине было слышно, как Тетерина дробит зубами карамель.

– Так! – сказал Сергей, и все посмотрели на него. – Будем делать протез!

Тетерина поперхнулась, и Гульноре пришлось огреть её по спине. Обстановка разрядилась: нам уже давно хотелось поколотить Тетерину.

Проектировать протез Сергей поручил мне. Он полагал, что сделал самое главное – подал идею. А облекать её в материальную форму было для него не интересно. Он считал это делом техники. На самом же деле именно тут и начинались главные сложности.

Намучился я с этим протезом ужасно! Его следовало сделать, во-первых, лёгким, во-вторых, прочным, а в-третьих, устойчивым к агрессивной сырой среде, проще говоря, к грязи. Хорошо бы, чтоб он был ещё и красивым. Но это условие я отмёл сразу, как невозможное для выполнения в условиях простой советской квартиры.

Как следует порывшись в ящиках, я нашёл бигуди и пластмассовую крышку от банки. Когда мама спросила, для чего мне это нужно, я лаконично ответил: «Для протеза». В ответ она лишь пожала плечами.

К вечеру протез был готов. Крышка играла роль стопы. Шурупом она соединялась с деревянной палочкой, которая, в свою очередь, должна крепиться к ноге фламинго при помощи толстого резинового бигуди. Я считал, что лучшего протеза невозможно придумать и фламинго не сможет ему не обрадоваться. По-моему, даже стоило потерять ногу, чтобы носить такой прекрасный протез!

На следующее утро я кое-что в нём доработал и пришёл в Птичий отдел, когда там уже пили чай.

– Вот! – Я поставил протез на стол и сел рядом с Тетериной.

– Это чиво? – Она наморщила узкий лоб. – Для цветов, что ли?

– Взбивалка! – сказал Куролапов, в упор рассматривая моё произведение. – Взбивать что-нибудь!