— Мне кажется, — медленно промолвила Кей Шейфер, — и эта мысль посещает меня уже не в первый раз, что вы сами находитесь на ранней стадии маниакально-депрессивного психоза. — Он уставился на нее, и она продолжала: — А еще мне кажется, что скоро и я заболею тем же, если не вырвусь отсюда. По-моему, отец должен понять, что у меня нет к этому способностей.
В двадцать три года Кей обладала стройной фигурой, изящных очертаний коей не скрывала даже весьма строгая белая униформа. Ее карие глаза энергично блестели, а серьезное лицо порой освещалось внезапными вспышками веселья. Сегодня, однако, серьезность не покинула его и тогда, когда она произнесла следующую фразу:
— Место, которое идеально подходит молодому врачу-невротику с непомерными амбициями, может совсем не подходить девушке с интересным носом.
Месяц тому назад Винчинтелли предложил ей выйти за него замуж и получил отказ, подкрепленный смехом. Интуиция подсказала ему, что сейчас еще не время повторять свое предложение, но он продолжал с тревогой вспоминать ее позу у окна — позу птицы, которая вот-вот улетит.
— Это потому, что вы еще не научились относиться к своей работе профессионально, — сказал он тоном, каким говорят с маленькими несмышлеными девочками, волнующимися по пустякам. — Если вы видите больного с тяжелым недугом, это вас угнетает — реакция, вполне естественная для профана, но совершенно неприемлемая для специалиста по нервной системе. Они всего лишь пациенты — даже их страдания совсем иного качества, нежели у нас. Это все равно что наделять ломовую лошадь восприимчивостью образованного человека.
— А мне кажется, что никакой разницы нет, — призналась Кей. — Я знаю, что отец не может переживать за каждого, кого он лечит, но из-за этого он очерствел. Я просто со всем смирением говорю, что не подхожу для этой работы.
Он подошел и стал рядом с ней, даже осторожно коснулся ее обнаженной руки чуть пониже локтя, но сразу же отдернул свою руку, словно почувствовав некое отвердение пор.
— Позвольте мне помочь вам, Кей. Если бы вы связали свою жизнь с…
Его прервал щелчок: на профессорском столе снова загорелась красная лампочка. Он нетерпеливо отодвинулся от Кей и крикнул: «Войдите!» Это оказалась секретарша профессора.
— Прибыл мистер Питер Вудс из Нью-Йорка, доктор.
— Мистер Вудс… ах да! — Винчинтелли распрямился; напряженность сошла с его лица, сменившись выражением учтивого добродушия, с каковым он и приветствовал переступившего порог мистера Вудса.
Это был высокий молодой человек с приятной внешностью и манерами. На лице его была написана озабоченность, характерная для тех, на кого давит бремя большой ответственности.
— Доктор Винчинтелли? — сказал он. — Я так понимаю, профессор Шейфер в отъезде?
— Входите, мистер Вудс, чрезвычайно рад с вами познакомиться. Сожалею, что профессора сейчас нет, но поскольку я занимаюсь в особенности вашими братьями, надеюсь, что смогу послужить удовлетворительной заменой. Фактически…
Внезапно Питер Вудс рухнул в кресло перед столом.
— Я приехал не из-за братьев, доктор Винчинтелли. Все дело во мне.
Винчинтелли вздрогнул от неожиданности и быстро обернулся к Кей.
— На этом все, мисс Шейфер, — сказал он. — Я поговорю с мистером Вудсом.
Только теперь Питер Вудс заметил, что в комнате есть кто-то другой, и, обнаружив, что его признание слышала привлекательная девушка, невольно поморщился. Тем временем Кей рассматривала его — безусловно, он был самым симпатичным мужчиной из всех, что попадались ей после окончания медицинского колледжа, однако более пристально она изучала движения его рук, игру лицевых мышц, изгиб губ в поисках того напряжения, в котором медики видят опасный симптом душевной болезни.
— Я побеседую с мистером Вудсом наедине, — повторил доктор Винчинтелли.
— Очень хорошо.
Когда она покинула комнату, Винчинтелли, придав лицу сочувственное выражение, вновь опустился в кресло профессора и сложил руки.
— Итак, мистер Вудс, я готов вас выслушать.
Молодой человек глубоко вздохнул, затем тоже откинулся на спинку кресла и сосредоточился.
— Вам, должно быть, известно, что я самый младший владелец фирмы, — начал он. — Возможно, поэтому я меньше подвержен волнениям, чем мои братья, но скажу честно, что рыночный кризис не слишком меня огорчил. В двадцать девятом году мы были так богаты… я считал, что никому не следует быть настолько богатым. Дела продолжали катиться под гору, и я здорово расстроился — но все же не так, как мои братья, и когда у них наступил срыв, у всех по очереди, я не мог этого понять. Мне казалось, что ситуация этого не оправдывает.
— Продолжайте, пожалуйста, — сказал Винчинтелли. — Я понимаю.
— Лично меня тревожили не трудные времена, а судьба моих братьев. Целый год после того, как сломался Уолтер, я не мог прогнать из головы мысль, что в моем роду имеется предрасположенность к психическим болезням, которая не обойдет стороной и меня. Так было до прошлой недели.
Он снова перевел дух.
— В прошлую пятницу я вернулся с работы домой, в пентхаус на Восемьдесят пятой улице, где живу один. Я очень устал: работал всю предыдущую ночь и много курил. Едва я открыл дверь в эту мертвую тишину, как вдруг почувствовал, что мой час пробил: я схожу с ума.
— Расскажите об этом подробнее. — Винчинтелли подался вперед. — Во всех деталях — что именно произошло?
— Ну… я увидел… увидел…
— Да? — жадно поторопил его Винчинтелли.
— Я увидел перед глазами пятна и круги — они вращались и вращались, как солнца и луны всех цветов.
Доктор Винчинтелли вновь осел в кресле.
— Это все?
— А разве этого мало? — спросил Питер Вудс. — Раньше я никогда не видел ничего подобного.
— И никаких голосов? — требовательно поинтересовался Винчинтелли. — Никакого звона в ушах?
— Э-э… да, — признался Питер. — Слабый звон, как с похмелья.
— А головная боль? Или чувство, что вы не тот, кем себя считаете? Не было ли желания покончить с собой? Каких-нибудь жутких страхов?
— Ну… не могу сказать, что было что-нибудь такое… разве что последнее — жуткий страх, что у меня начинается безумие.
— Понятно, — сказал доктор Винчинтелли, плотно соединив пальцы. После минутной паузы он снова заговорил твердым, решительным голосом: — Мистер Вудс, то, что вы добровольно явились сюда и отдали себя в наши руки, было самым мудрым поступком, который вы совершили в своей жизни. Скажу вам откровенно: вы серьезно больны.
— Боже мой! — простонал Питер Вудс. — Неужели я стану таким же, как мои братья?
— Нет, — с ударением сказал доктор Винчинтелли, — поскольку в вашем случае мы поймаем болезнь вовремя.
Питер Вудс спрятал лицо в ладони.
