Он описал параллелограмм по комнатам, двигаясь чуть более нервно и торопливо, чем обычно, где-то кого-то приветствуя, где-то отпуская шутки и добродушные замечания, поздравил музыкантов-любителей, а затем, пройдя совсем рядом с Кей Шейфер, которая не обернулась и не взглянула на него, снова приблизился к братьям Вудс, до сих пор не тронувшимся с места.
— Вам следует больше общаться с людьми, — пожурил он их. — Нельзя так и держаться своим триумвиратом.
— Yo no quiero[2], — отозвался второй брат Вудс быстро и презрительно.
— Как вам известно, я плохо говорю по-испански, — вежливо сказал Винчинтелли. — Нам было бы гораздо удобнее объясняться друг с другом на английском.
— Yo non hablo Inglese[3], — гордо заявил мистер Вудс.
— Ничего подобного, мистер Вудс; вы прекрасно говорите по-английски. Вы родились и выросли в Америке, как и ваши братья. Мы ведь с вами это знаем, правда? — Он усмехнулся — твердо, уверенно — и вынул часы. — Уже половина третьего. Мы все должны соблюдать график. — Он энергично повернулся, и это послужило неким сигналом для находящихся в комнате, потому что все они зашевелились и стали потихоньку разбредаться, парами и поодиночке.
— Поезд отправляется! — нараспев произнес младший мистер Вудс. — Нью-Йорк, Нью-Хейвен и Хартфорд… остановки Пелем, Гринвич, Саут-Норуок, Норуок! — Его голос вдруг налился силой и загремел, отдаваясь от стен: — Уэст-Пойнт! Ларчмонт! НЬЮ-ХЕЙВЕН! И ДАЛЕЕ СО ВСЕМИ!
Сбоку к нему живо подскочила сестра.
— Ну-ну, мистер Вудс. — В ее тренированном голосе звучало неодобрение без раздражения. — Нам вовсе ни к чему так шуметь. Сейчас мы с вами пойдем в мастерскую, а там…
— Отправление с двенадцатого пути… — Его голос сник до жалобного, но все еще певучего, и он послушно тронулся за нею к двери. Остальные братья последовали за ним, каждый в сопровождении сестры. Туда же, вздохнув и кинув последний взгляд на природу, двинулась и мисс Шейфер. Однако девушка остановилась, когда в комнату поспешно вошел коротконогий человечек с щитообразным телом и бобровыми усами.
— Здравствуй, папа, — сказала она.
— Здравствуй, дорогая. — Он повернулся к Винчинтелли: — Зайдите сейчас ко мне.
— Да, профессор Шейфер.
— Когда ты едешь, папа? — спросила Кей.
— В четыре. — Казалось, он почти не заметил ее, и она не сделала попытки с ним попрощаться — только чуть наморщила гладкий лобик, глянув на свои часы, и вышла.
Профессор Шейфер и доктор Винчинтелли отправились в кабинет профессора в том же здании.
— Меня не будет дня три-четыре, — сказал профессор. — Вот вам несколько последних инструкций на заметку: мисс Катценбо говорит, что хочет уехать, а поскольку она у нас не на принудительном лечении, мы не в силах ее остановить — так что задержите ее под каким-нибудь предлогом, пока из Нью-Йорка не приедет ее сестра. Это очевидная параноидная шизофрения, но если они отказываются от принудительного, что мы можем поделать? — Он пожал плечами и взглянул на свой листок. — Пациент Аренс склонен к самоубийству; внимательно следите за ним и удалите из его комнаты все мелкие предметы. Здесь нужна предельная бдительность: помните мячи для гольфа, которые мы нашли при аутопсии у мистера Кейпса? Далее, я думаю, что миссис О’Брайен можно считать излечившейся и отпустить. Поговорите с ней и напишите ее семье.
— Очень хорошо, профессор, — сказал Винчинтелли, усердно строча в блокноте.
— Карстерса переселите в «Кедры». Ночью в полнолуние он мяукает и не дает никому спать. И наконец, есть еще отдельные предписания и рутинные мелочи, понятные сами по себе. — Итак, — он откинулся на спинку кресла, — полагаю, это всё. У вас остались какие-нибудь вопросы?
Винчинтелли задумчиво кивнул.
— Насчет братьев Вудс, — сказал он.
— Вас постоянно волнуют эти братья Вудс, — нетерпеливо отозвался профессор Шейфер. — В их случае не стоит ожидать ничего особенно интересного. До сих пор они неуклонно деградировали.
Винчинтелли кивнул в знак согласия.
— Сегодня я попытался отвести их на ланч, — сказал он. — Ничего не получилось. Тот, что воображает себя вокзальным диспетчером, кричал, когда уходил.
Профессор взглянул на часы.
— У меня только десять минут, — предупредил он.
— Позвольте мне вкратце вспомнить их историю, — сказал Винчинтелли. — Братья Вудс — богатые и преуспевающие биржевые маклеры; старший, Уоллес, теряет рассудок во время обвала рынка в двадцать девятом, набивает себе карманы телеграфной лентой с биржевыми котировками, и его срочно отправляют сюда. Потом он начинает воображать себя парикмахером, и у нас возникают трудности всякий раз, когда ему удается заполучить инструмент для стрижки. Был несчастный случай с париком миссис Рейнард… я уж не говорю о том, как он пытался добраться до растительности на вашем лице с маникюрными ножницами…
Профессор тревожно провел ладонью по своей бороде.
— Второй из братьев, Уолтер, занимался иностранными облигациями. Он сошел с ума после революций в Южной Америке и прибыл сюда в твердом убеждении, что умеет говорить только на испанском. Третий брат, Джон, специализировался на акциях железнодорожных компаний и сохранял разум вплоть до осени тридцать первого года, когда упал в обморок и очнулся, полагая, что его профессия — объявлять расписание поездов на вокзале Гранд-Сентрал. Есть еще и четвертый брат, Питер; он вполне нормален и продолжает управлять делами.
Профессор снова посмотрел на часы.
— Все это совершенно верно, доктор Винчинтелли, но, к сожалению, мне пора. Если вы хотели как-либо скорректировать их курс лечения, мы обсудим это, когда я вернусь.
Под довольно-таки хмурым взглядом Винчинтелли он принялся засовывать бумаги в портфель.
— Но, профессор…
— Мне представляется, что мы должны сосредоточить свое внимание на более перспективных больных, нежели братья Вудс. — И с этими словами профессор торопливо покинул кабинет.
Винчинтелли еще сидел там, с угрюмым разочарованием глядя в пространство, когда на столе зажглась маленькая красная лампочка и в комнату вошла мисс Шейфер. Доктор встал.
— Отец уехал? — спросила Кей.
— Наверно, вы еще успеете его догнать.
— Это не обязательно. Я просто хотела сообщить, что в переплетной сломался пресс.
Он посмотрел на нее с неприкрытым восхищением.
— Глядя на вас, — сказал он, — трудно поверить, что вы дипломированный врач.
— Это следует считать комплиментом? — равнодушно спросила она.
— Да, комплиментом вашей юности. Стать врачом — на свете не может быть лучшего призвания. Но стать психиатром… — в глазах его загорелся огонек экзальтации, — это значит попасть в общество равных, самураев профессии. И в один прекрасный день, когда вы увидите прекрасные башни нашего Института психиатрических исследований, вздымающиеся к небу наравне с башнями Рокфеллеровского института…
