Агей тащил меня вперёд, почти не глядя. Я совсем запыхалась бежать за ним и в один момент взбунтовалась:
— Эй, мы что, на пожар спешим?!
— Нет! — снова бросил он, отрывисто и резко. Правильно, плевать на бедную Ладу! Вот интересно, куда же он всё-таки так торопится? Да ещё и против течения!
Пытаясь восстановить дыхание, я подстроилась под быстрый шаг Агея, не переставая разглядывать город. Невысокие деревянные домики с расписными дверями и ставнями на окнах перемежались совершенно невероятными строениями из тёмного стекла или глинобитными хижинами, куда можно было зайти, лишь согнувшись в три погибели. На улице было много магазинчиков с пыльными витринами, в которых продавали еду, табак, где-то рулоны ткани, где-то кружева или старинные лампы с фитилями. Прямо как на проспекте в столице! Чего только тут нельзя было купить! Я бы с удовольствием прошлась медленно, с толком и с расстановкой разглядев каждое чудо на этой замечательной улочке, но мой провожатый, видимо, имел другие планы.
В том же темпе мы добежали до конца улицы и неожиданно оказались на круглой площади, в центре которой вместо положенного фонтана бил из-под земли родник. Вокруг него возле каменных боков обрамления были расставлены скамеечки в виде причудливо изогнутых стволов деревьев. Там и сям виднелись яркие пятна цветочных клумб, погашенные до вечера светильники, резные заборчики… Люди пробегали по площади, не задерживаясь, спеша по делам, и только возле родника стояло несколько зевак.
Я первым делом и не заметила, на что они пялятся, так как всё моё внимание привлекло здание напротив улицы. Оно венчало площадь, как корона голову монарха: высокое, белокаменное, с остроконечной крышей, наверху которой гордо сидел разукрашенный умелой рукой петух. Я даже решила вначале, что он живой, но, присмотревшись, поняла — вырезан из дерева. Больше Агей не дал ничего увидеть, потащив меня прямо к группке существ у родника.
На небольшой подставке стояла клетка. Просторная, крепкая, закрытая на внушительные замки. В клетке лежал, подобрав под себя задние лапы и вытянув передние, огромный чёрный волк. Или, скорее, волчица, не знаю почему, но мне показалось, что это молодая самка. Её уши, длинные узкие треугольники, были опущены назад, глаза прикрыты, голова покоилась на лапах. Весь вид животного выражал безнадёгу и тоску. Ещё бы! Запереть такую красоту в клетку! Как бабка сказала, волка не привяжешь…
Агей присел на корточки перед волчицей и шумно втянул носом воздух. Самка открыла глаза, оказавшиеся небесно-голубыми, круглыми и вполне человеческими, пошевелила тонким изящным носом и отвернулась, сунув голову под лапу.
— Посмотри на меня! — тихо сказал Агей. — Не прячься!
— Зачем? — безразличным голосом, в котором слышались упрямые нотки, ответила волчица. — Иди своей дорогой.
— Яна, всё будет хорошо, — ласково утешил её Агей. — Мы тебя не оставим!
— Исход моего дела уже решён, — волчица нервно зевнула и села. — Не подставляйся из-за меня. Я виновна и умру.
— Я что-нибудь придумаю!
Он протянул руку к решёткам, и волчица раскрыла пасть, показав внушительного размера жёлтые зубы. Я удивилась — это было очень похоже на снисходительную улыбку. Оборотень? Да, оборотень, как и Агей. Она подняла лапу на уровень его ладони, не касаясь клетки, и замерла, глядя на моего провожатого. Словно они были близки, очень близки.
Я сидела, настолько пришибленная этой волной эмоций, исходившей от них, что боялась вздохнуть. В этот момент в моей голове раздался ехидный голос:
— Опоздала, сестрёнка! Занят красавчик!
— Иди ты! — огрызнулась я Дале в ответ. — Никаких видов на него не имела!
— Можешь врать кому угодно, — близняшка внезапно появилась передо мной. Зеваки шарахнулись от неожиданности, но тут же переключились на обсуждение пленницы в клетке. Дала передёрнула плечами и продолжила самодовольно:
— Если кто и знает, что у тебя в голове, так это я!
— Ты не можешь знать то, чего я сама не знаю! — рассердилась я. — И мне неинтересны ни любовь, ни флирт, ни парни вообще!
— Ни Агей в частности! — хмыкнула Дала. — Ну-ну… Ври дальше.
— А как ты, интересно… — я запнулась, не зная, как назвать то состояние, в котором пребывала близняшка: полупрозрачное, но такое реальное, что, коснувшись её, я ощутила пружинящее тело, похожее на желе.
— Эй! Руки! — возмутилась она. — Здесь, в Заоблачной, я могу принять любую форму. Могу стать призраком или голосом в твоей глупой башке. Могу вообще уйти так глубоко, что ты больше меня не услышишь. Но не надейся на это!
— Девочки, не ссорьтесь! — озабоченно окликнул нас Агей. — Сейчас пойдём в бурсу, запишу вас на следующий год на учебу, потом в общежитие устрою, а там… Мне будет нужна ваша помощь!
Я глянула на волчицу. Она снова улеглась в той же позе уставшей старой собаки и безучастно следила прозрачно-светлыми глазами за движением на площади. Меня пронзило острое чувство жалости. Каким бы ни было её преступление, Яна выглядела смирившейся со своей судьбой. Захотелось обнять её, прижать большую породистую голову к груди, укрыть от всего мира… Успокоить, сказать что-то ласковое… Она убила, да, но убила убийцу, человека с гнилой душой, которого и человеком-то назвать было сложно. И теперь умрёт за этот, в общем-то, благой поступок!
Я прижала руки к груди, ощутив тёплое биение двух амулетов, и Дала сдавленно прошептала:
— О, бесы Нави! Нельзя же так сразу! Лада, прекрати!
— Прекратить что? — удивилась я, очнувшись от созерцания жутких подробностей убийства маленькой девочки, которые вихрем пронеслись в моей голове.
— Ты мне всё транслируешь, забыла? — Дала потёрла лоб и кивнула на волчицу. — Это она тебе показала?
— Не знаю, — растерянно ответила я, пристально глядя на Яну. Она трясла ушами, словно пытаясь избавиться от моего присутствия в своей голове. А я всё смотрела и смотрела на мысли оборотни, как будто присосавшись, не могла оторваться, читая эту увлекательную книгу…
Умная, храбрая до безрассудности, безжалостная к плохим, равнодушная к хорошим. Нет, с Агеем её связывает не любовь, а дружба, с раннего детства они были, как брат и сестра… И да, она честная, она знает закон, она согласна принять наказание.
— Нет, так нельзя… — пробормотала я, и Агей дёрнул меня за руку:
— Ты чего?
Связь с волчицей прервалась. Я ощутила жуткую слабость, упадок сил, ноги подогнулись сами собой, и если бы Агей не поддержал меня, свалилась бы прямо на булыжники площади. Дала пожала плечами:
— Эмпатия — страшная штука! Мне-то ничего, противно только. А вот ей нужна подзарядка.
— Так вы телепатки! — догадался Агей. — Читаете мысли?
— Чувства, эмоции, ауру, — Дала одёрнула платье с таким видом, будто это было самой обыденной вещью на свете. А у меня перед глазами плыли чёрные точки, да и мысли в голове плясали польку-бабочку. Никогда бы не подумала, что способна на такое, — залезть кому-то в душу и выгрести наружу всё спрятанное, потаённое…
