— Вика, — бросилась ко мне Варя, как только тяжёлая решётка отворилась, — как ты?
Подруга крепко обняла меня и в неверном свете факелов принесенных сопровождающими, принялась осматривать со всех сторон.
— Вот выберусь отсюда, и будет ещё лучше. Ты пришла меня забрать?
Варя потупилась и, не решаясь заговорить, сначала усадила меня на кушетку, а потом, несмотря на красивое и, несомненно, дорогое платье, села рядом. Она с силой сжала мои ладони и, кажется, собиралась с мыслями, чтобы сказать что-то неприятное.
— Варя? — я попыталась поймать взгляд девушки, — скажи уже.
— Мне не дали тебя забрать, и даже увидеться не разрешили. Я тут без ведома советников.
Да, не весело.
— А сам Киллиан, что он говорит по этому поводу, и вообще он в курсе, куда меня запихнули?
— Навряд ли. Артур говорит, что он еще без сознания, и всем заправляют его советники, и они…
Подруга запнулась и отвела взгляд.
— Они? — поторопила я Варю, так как жуть не люблю недосказанности.
— Они собираются тебя казнить. — Выпалила девушка и снова стиснула меня в объятиях.
Я впал в ступор. Что значит казнить?
— За что? — прохрипела, пытаясь отогнать липкий страх, медленно разливающийся по позвоночнику.
— За якобы покушение и возможно убийство принца. — Быстро затараторила Варя, так как к нам подошёл Эрик Торнэ и попросил поторопиться. — Но я знаю, что ты ничего не сделала, и обязательно вытащу тебя. Слышишь? Вытащу!
Без мыслей в голове я смотрела, как подруга и ее провожатые уходят, забирай с собой почти весь свет и мою надежду на лучшей исход этой истории. Как только их шаги стихли, я мешком свалилась на деревянную кушетку и закрыла лицо руками. Вот и всё. Приплыли. Нет, я, конечно, верил Варе, она попытается помочь, но вот только сможет ли? Кажется, Гоша был прав, и я действительно скоро умру.
— Да ладно, не раскисай. — Просипел вдруг проявившийся рядом глазастик, — без тебя, конечно, скучно будет, но это не самое худшее, что с тобой могло случиться.
— Да что ты говоришь? — огрызнулась я, не понимая, чего это Гоша так счастливо улыбается. — И что же может быть хуже смертной казни?
— Ну, например, застрять между жизнью и смертью и не иметь возможности изменить что-то или хотя бы поговорить с кем-то.
Произнося эти слова, черный шарик выглядел как-то странно и немного потерянно. Будто… Будто…
— Ты это о себе сейчас?
— Вот ещё! — фыркнул Гоша, — не говори ерунды, у меня всё отлично!
Желтоглазый отвернулся и полетел в свой угол, намереваясь покинуть меня.
— Гоша, постой. — Тихо попросила и, когда он остановился, также почти шепотом добавила, — останься со мной еще хоть чуть-чуть.
Шарик, и я видела это отчётливо, вздрогнул и медленно развернулся ко мне:
— Что ты сказала?
— Побудь со мной еще немного, а то мне страшно.
Гоша несколько мгновений посверлил меня жёлтыми глазищами, а после подлетел ближе и остановился в нескольких сантиметрах над кушеткой, словно присел.
— Тогда рассказывай чего-нибудь. А то кто знает, когда ещё поболтать получится.
— Спасибо Гошик! — я обняла приятеля, ощутив, что на ощупь он похож на плотное желе, слегка прохладное, но не противное. — Ты чудо!
Гоша ошарашено взирал на меня и, похоже, уже жалел, что остался с сумасшедшей. Но я не дала ему передумать и побыстрее завела беседу:
— О чем рассказывать?
— Не знаю, — развел лапками желтоглазик, — например, как до жизни такой докатилась. Не часто здесь встретишь симпатичных, молодых девушек.
— Эх, Гошик, там, где я жила есть такое выражение: «Благими намерениями вымощена дорога в ад». Это в точности про меня. Если бы не решила помочь некоторым белобрысым, то возможно не оказалось здесь. — Я обвела взглядом камеру. — А теперь меня обвиняют в покушении на Киллиана и хотят казнить.
— Хм, а я думал, что это я невезучий. Как приятно осознавать, что есть ещё большие простофили. — Ехидно улыбнулся Гоша.
— Ну ты и язва! Нет бы посочувствовать. — Я обижено отвернулась от собеседника и сложила руки на груди, показывая, что дальше разговаривать не собираюсь.
Но глазастый шарик с улыбкой Чеширского кота не понял моего жеста и продолжил:
— Хотя не одна ты такая непутевая. Вот лет десять назад был тут один. Тоже помог молодому принцу, вовремя заметил, что его прока зачаровали. Так его же потом в этом и обвинили. — Гоша помолчал, — м-да, Ливик верен своим методам.
— Ливик? — заинтересовалась я.
— Ага, главный советник Его Высочества. Когда принц отсутствует, он тут всем заправляет.
Хм… Кажется, я попала в местные политические интриги.
На меня вдруг навалилась такая усталость, что сил не осталось ни на что. Помассировав виски, так как голова всё больше и больше болела, я простонала и стиснула лоб ладонями. Этого ещё не хватало. Одновременно с навалившейся апатией исчезло желание разговаривать и я, упав на жесткую лежанку, закрыла глаза, положила на них руку и затихла.
Надо же было так попасть!
— Эй, ты чего? — взлетел Гоша и беспокойно завертелся на месте.
— Спать хочу.
— Аааа, тогда я пошёл. Спи.
Хоть и расслышала я в голосе приятеля чёткие нотки обиды, но даже пошевелиться не смогла, чтобы ответить ему или остановить.
Как же меня достал этот мир! Со всеми его параноиками и интригами! Домой хочу, а ещё лучше проснуться завтра и очутиться в родной квартирке и забыть весь этот кошмар.
Но утром я проснулась, а вернее меня разбудили, во всё в той же камере. Двое хмурых мужчин в белых одеждах, грубо приказав подниматься, связали мне руки и вывели из подземелья.
Ноги от страха заплетались и то и дело подкашивались, и поэтому сопровождающим пришлось меня подхватить под руки и нести. Поджилки тряслись, язык немел, а в голове вертелась лишь одна мысль — я сейчас умру, меня ведут на казнь.
Я настолько погрузилась в себя, что не заметила, как меня вывели на улицу. После темного подвала свет, хоть и утренний, ослепил, и сначала разглядеть ничего не получилось. Но проморгавшись, я увидела деревянный, сколоченный прямо перед дворцом, помост. Однако ни виселицы, ни гильотины, ни палача с топором не наблюдалось.
Может, передумали? Или Варя чего-то перепутала? Всё же интересное положение, гормоны… Послышалось, а потом нафантазировала.
Мне немного полегчало, и я уже больше с интересом, чем с ужасом смотрела на разворачивающееся действо.
Тем временем меня завели на деревянную «сцену» и оставили одну одинешеньку. В это же мгновение, откуда ни возьмись, набежал народ и обступил место казни. Но моё внимание привлек не пейзаж, не разномастные жители этого мира и даже не пестрая, больше похожая на бабочку птичка кружившаяся надо мной. Моё внимание привлёк шедший сквозь толпу, раздвигающий ее словно ледокол, высокий, сухопарый мужчина с колючими голубыми глазами и острой седой бородкой. Он почти царственной походкой приблизился к сцене, величественно кивнул шепчущейся толпе и взошел ко мне. Утихомирив разволновавшийся народ взмахом руки, неизвестный развернул бумагу, которую держал до этого в руке, и хорошо поставленным голосом начал читать:
