Да и от этих бесноватых не знаешь, чего ждать.
Вот они приходят в движение, и всё с теми же завываниями начинают ходить вокруг меня. Только теперь смотрят в пол, зато блюдце и нож поднимают над головой.
Выглядит действо столь нелепо, что я с трудом сдерживаю смех.
Ну, бред же! Форменный бред!
Меня заставляют вытянуть руки вперед. Как зомби или лунатик в мультиках.
Это ещё смешнее.
Потому что представляю свой видок: голая, всклоченная, с вытянутыми вперёд руками. То-то Кир бы поразвлёкся! Наверняка уже бы стала звездой YouTube.
Однако скоро становится не до веселья — хищно сверкнув в отблесках факелов, нож в руке одной из «жриц» взвивается и оставляет тонкий порез у меня на запястье. Она ловко подставляет блюдечко и собирает несколько капель крови. Затем сливает их в первую из двенадцати чаш.
Следом тоже проделывает вторая, третья…И так — все двенадцать. Обе руки у меня теперь в ранах и кровоточат, а мне ведь сегодня идти к женихам. После того как из последнего блюдца моя кровь попадает в крайнюю чашу, женщины вновь замирают. И тут появляется ещё одна участница представления. Она несёт поднос с порошком. Нежно и напевно произносит ритуальные заклинания и сыплет порошок в чаши. Жидкость в них окрашивается в разные цвета и бурлит, шипит, пенится, вот-вот хлынет через край. Но у самого края — откатывается назад, успокаивается и обретает прежний мутноватый оттенок. Лишь в одной чаше жидкость остаётся цветной — нежно-голубой.
— Нежно-голубой! — выкрикивает женщина с подносом, решив поработать кэпом.
Остальные женщины ликуют:
— Цвет явил себя! Цвет выбрал её!
А мне хочется воскликнуть: «Вы серьёзно? А спросить нельзя было? Я и так знала, что нежно-голубой — мой цвет».
Но воздерживаюсь от комментариев.
Женщины поздравляют меня, смазывают раны на руках благоухающим кремом, из-за чего тонкие порезы исчезают буквально на глазах.
«Жрицы цвета» наконец раскланиваются и уходят.
И тогда баронесса, что во время ритуала сидела, подремывая, на стуле в углу, встаёт, берёт меня за руку и говорит:
— Вот и славно, теперь мы сможем выбрать вам наряд.
Мы возвращаемся в «мою» комнату, баронесса распахивает шкаф, и вот тут-то я немею. Словно попала в костюмерную театра — передо мной пёстрые наряды всех эпох и фасонов, сшитые из всех видов материалов, какие только человечество додумалось использовать для одежды.
Глаза разбегаются и дыхание перехватывает. Потому что замкнуть нечто в голове женщины могут лишь две фразы — «мало одежды», «много одежды».
Здесь — даже чересчур.
Вместе с баронессой перебираем платья. Останавливаемся на бледно-голубом, расшитом хрустальным бисером и жемчугом. Оно в моём любимом, викторианском, стиле. Одеть такое платье — настоящий квест. Мне бы самой ни за что не совладать со всеми этими приспособлениями и юбками. Кроме баронессы помогает целый штат служанок. Платье оставляет открытыми плечи и руки, подчёркивает талию, тянется сзади эффектным шлейфом.
Наконец, я одета. И тогда меня усаживают перед зеркалом, чтобы заняться причёской. Туалет довершают тиара и колье из голубой шпинели[1]. Вот теперь я принцесса! Вне всяких сомнений. Только радости такое открытие не приносит совсем.
Смотрю на себя в зеркало — холодную, голубовато-серебряную — и вижу там кого-то чужого, будто даже мертвого. Словно правительница ледяного царства явилась во дворец. И скоро умертвит всё своим морозным дыханием.
Кажется, даже служанки ёжатся и перешёптываются. А затем раскланиваются и поспешно покидают покои.
Тогда баронесса говорит:
— Её Величество королева Юлия Атомикская желает напутствовать вас.
И застывает в реверансе.
Дверь открывается, медленно вплывает королева. Алая, живая, яркая. Одним своим взглядом она растопила весь мой лёд, и в душе сразу поднимается тяжелая волна черной ненависти.
Не могу видеть ту, что украла внешность моей любимой мамы.
Сжимаю кулаки, стискиваю зубы.
Щека снова загорается, как от удара. Даже трогаю её рукой.
Королева важно и снисходительно машет в сторону баронессы:
— Оставьте нас.
Та бормочет:
— Как вам будет угодно, моя королева, — и семенит к двери.
Как только мы остаёмся одни, венценосная особа обходит меня кругом, как новогоднюю ёлку. Я себя так и чувствую — нарядная, но лишённая корней.
Она берёт меня за подбородок, вертит мою голову, словно это шарик на палке.
— Вы весьма недурны собой, Илона. Конечно, я ожидала, что будете лучше, но неплохо и так, — наконец, констатирует она. — Присядьте.
Королева указывает мне на софу с резными гнутыми ножками и загогулинкой на спинке, обитую золотой парчой.
На такую и садиться страшно.
Примащиваюсь на самый край.
Королева пристраивается на другой. Расправляет на коленях алое платье. Оно струится и стекает на пол кровавой пеленой. Растекается по мрамору красной маслянистой лужицей.
Прямо фильм ужасов.
Её прикосновение к моей руке заставляет вздрогнуть и выдёргивает из тёмных мыслей.
— Я надеюсь, Илона, вы не только хороши собой, но и умны. И не питаете иллюзий насчёт того, что вы — моя дочь?
Королева смотрит немного надменно и выжидающе.
— Разве я не в её теле?
— А разве это тело, — она обводит меня сложенным веером, — чужое вам? Уверена, вы знаете каждую родинку на нём.
Действительно, с момента перемещения я не чувствовала себя «не в своей шкуре». Совсем наоборот, «шкурка» была настолько моя, что даже удивляло — а где же принцесса?
Наверное, невысказанный вопрос читается на моем лице, потому что королева отвечает:
— Её не стало в тот миг, как в этот мир попали вы. Она исчезла. Аннулировалась. Теперь есть только вы.
Меня передёргивает.
— Та Илона… — говорю, медленно распаляясь, и указываю рукой себе за спину, — она ведь была вашей дочерью. Неужели вам ни капли не жаль её? Бедная девочка всю жизнь просидела в башне. Потом — пшик и исчезла! Врагу не пожелаешь! А вы так спокойно об этом говорите.
Королева кривит свои красивые губы:
— К счастью, мне чужда сентиментальность. А вот вам следовало бы быть сдержаннее и лучше контролировать эмоции. Потому что я сейчас хочу говорить с вами, как с умной деловой женщиной. Вы ведь такая?
Пытаюсь взять себя в руки, кусаю губы, киваю, мну подол роскошного платья. Кое-как успокаиваюсь. Хотя перед глазами нет-нет да всплывает видение девушки, исчезающей в зелёной вспышке.
