— А чего ты от меня хочешь, Гарри? Откровенных признаний? Вчем? — прямо спросила его Джина.
— Я не самовлюбленный болван, который жаждет женскогообожания, как ты могла обо мне подумать! — раздраженно бросил Гарри.
— Но я никогда этого не говорила. Я отношусь к тебе сискренним уважением.
— Знаешь, Джина, в офисе ты всем всегда казалась холодной инеприступной женщиной. Ты принципиально обходила в разговорах тему личнойжизни, никогда не нагружала других своими проблемами и заботами. Мой отецобожает тебя не только за твой высокий профессионализм, но, в первую очередь,за глубокий ум и ровный характер. Сколько я тебя помню, ты никогда не позволяласебе эмоциональных вспышек, даже когда имела на это формальное право. Ты имеешьнеобыкновенную способность улаживать все конфликты еще на стадии ихвозникновения. И я знаю людей, которые считают тебя фанатичной труженицей,отказывая тебе во всевозможных женских слабостях. Я бы не рискнул рассказатьтебе о своем браке с Анной, если бы не был убежден в обратном. Мне кажется, тынастолько цельный человек, что не нуждаешься в общественном одобрении своегообраза жизни. И женская чувственность твоя не подавлена, как считают многие. Онав самом развитии. Но ты отличаешься от прочих женщин, которых я знаю, тем, чтотебе нужно много больше, чем им, для того, чтобы открыть себя другому человеку.Я прав?
— Ты наговорил мне столько приятностей, дал столько лестныххарактеристик, что мне сложно с тобой не согласиться, — рассмеялась Джина. —Меня и впрямь все в офисе считали сухарем? — спросила она.
— Все, кроме отца и меня, — ответил Гарри.
— И какие же у вас были основания думать иначе?
— Чутье, — коротко объявил мужчина.
— А если ты ошибаешься, и я именно тот сухарь, какой менявсе видят? — осведомилась она.
— Я не ошибаюсь. Не забывай, я видел тебя в одной футболкена полу подсобки, кормящей щенят, — многозначительно произнес хозяин дома.
— Даже если ты прав, Гарри, я уезжаю в Лондон, где впонедельник утром пойду на новую работу. А нынешнюю свою квартиру я должнаосвободить к вечеру субботы. Гарри, все уже решено.
— Жилье — это не проблема, Джина. Ты могла бы пожить уродителей или у меня в комнате для гостей, пока не подберешь себе что-топодходящее, — предложил он.
— Гарри, ты словно бы меня и не слышал вовсе! — изумленновоскликнула Джина, всплеснув руками. — К чему все эти уговоры, можешь ты мнесказать?!
— Знаешь, Джина, я ведь не спал всю эту ночь, поэтомуслышал, как ты сошла на кухню...
— Мне очень жаль...
— А знаешь почему? — спросил он.
— Ну говори же, я слушаю.
— Ты мне нравишься. И нравишься не как человек или какколлега... Хотя не без этого. Ты необычная женщина. Ты и сама знаешь про себя,что красива. Но я сейчас говорю не об этом. Красавиц много... Но есть в тебечто-то исключительное, завораживающее, что понимаешь далеко не сразу. С однойстороны — ты прямолинейна и решительна. И в то же самое время, как бычистосердечна ты ни была, никогда не знаешь, что у тебя на уме, что тыскрываешь...
— Ничего я не скрываю, — тотчас возразила ему Джина.
— Неправда. Ты никого не допускаешь в ту область, котораякасается твоих сокровенных чувств. А мне бы так хотелось узнать, что творится втвоей душе.
— И поэтому ты не хочешь, чтобы я уезжала в Лондон, где меняждет престижная и высокооплачиваемая работа, круг университетских друзей, новаяинтересная жизнь... Ты эгоист, Гарри.
— Да, я эгоист, и поэтому не хочу, чтобы ты уехала прежде,чем я успею узнать тебя ближе, — откровенно признался Гарри, проведя рукой поее густым рыжим волосам.
Джина вздохнула, насупившись, и недовольно покачала головой.
— Гарри, связь на одну ночь меня не интересует.
— Одной ночи и мне будет мало, - кивнул он.
— А сколько ночей для Гарри Бридона в самый раз? — резкоосведомилась она.
— Я никогда не загадываю на далекую перспективу, —легкомысленно отмахнулся он.
— А я предпочитаю заранее побеспокоиться о своем будущем.Поэтому и считаю нужным ехать в Лондон именно теперь.
— Ты не понимаешь меня? — спросил Гарри.
— Я все отлично поняла и еще раз убедилась в том, что неимею права передумать... Ты предлагаешь мне секс. Правильно?
— Зачем так упрощать? Я бы никогда не посмел предложитьтебе просто секс. Я надеюсь, что общение со мной ты тоже найдешь увлекательным.
— Гарри, тебе уже принадлежит девяносто девять процентоввсех женщин твоего окружения. Но тебе, оказывается, этого мало.
— Одному мужчине ты позволяешь опрокинуть свою жизнь с ногна голову, а мне не позволено даже выразить свое отношение, — не без обидыотозвался он.
— Когда Анна хитростью пыталась удержать тебя, ее попыткивызывали в тебе отвращение, — деликатно напомнила ему Джина.
Глава 5
Гарри заметна напрягся после ее слов и отстранился. Девушкамоментально пожалела о сказанном. Но было поздно. Боясь испытать обиду, онасама невольно причинила ее любимому человеку.
Джина уже давно поняла, что влюблена в Гарри, а теперь зналаэто наверняка. И пока это чувство ничем ей не угрожало, она надеялась, что современем все развеется. Но когда осознала, что увязает в своей любви, приняларешение вырваться из омута неизреченного чувства. Джина восхищалась Гарри, онаобожала в нем именно те черты, которые в большой концентрации определяли егоглавные недостатки: легковесность, непостоянство, влюбчивость. Ее очаровывалего веселый нрав, непринужденность в общении, остроумие, предприимчивость,естественная обходительность, полудетская беспечность, добродушие,отходчивость. И в этих же его свойствах она видела главную опасность для себя.
— Прости, - проговорила Джина. - Я имела в виду совсемдругое. Я вообще не считаю возможным сравнивать эти обстоятельства. Мне не вчем тебя упрекнуть, Гарри.
Но ее слова не возымели действия. Гарри Бридона не такпросто было оскорбить, но ей, похоже, это удалось. Джина внутренне сокрушаласьо неудачно высказанной мысли.
— Спасибо, что дала мне возможность взглянуть насобственные поступки с другой стороны, — холодно произнес он.
Джина на мгновение замерла. Она пыталась сообразить, длячего ей так хочется разуверить этого мужчину, вернуть себе его расположение,утраченное одной необдуманно брошенной фразой. Не правильнее ли оставить Гаррис мыслью, что между ними не может быть никаких отношений?
Она виновато опустила глаза. Ей самой было горько до слез. Унее не было привычки походя ранить чувства людей. Наоборот, она всегда бояласьпричинить кому-либо боль.
