— Это была лишь игра, — обреченно произнесла она. — Я не могу больше притворяться.
— Эйнджел…
— Не надо! Не называйте меня Эйнджел. Ее не существует.
— Я думал, вас так зовут.
— Нет, я восемь лет притворялась ею. На самом деле я Анджела. По крайней мере, я так думаю… Не знаю… Я слишком долго была Эйнджел…
Она замолчала, и Витторио обнял ее.
— Пойдемте домой, — мягко сказал он. — Начинает холодать.
Но молодая женщина, кажется, забыла о его присутствии.
— Я ненавижу Эйнджел, — произнесла она, всхлипывая. — Она поверхностная и глупая. Ее интересуют только дорогие тряпки и драгоценности, и…
— Тише, — сказал Витторио, крепче прижимая ее к себе. — Почему вы вдруг так заговорили? Это из-за той ерунды, которую напечатали в журнале? Разве можно расстраиваться из-за таких пустяков?
— Она тянет меня назад, — отчаянно пролепетала Эйнджел. — Я думала, что смогу порвать с прошлым, но у меня ничего не выходит. Оно наложило на меня свой отпечаток.
Чувствуя, как она дрожит в его объятиях, Витторио проклинал собственную беспомощность. Обычно эта женщина доводила его до белого каления, но, когда Витторио увидел вместо надменной стервы ранимое и испуганное создание, его гнев сразу же улетучился. Эта перемена, произошедшая с ним, напугала его.
— Прекратите. Вы на себя не похожи.
— А вы знаете, какая я? — раздраженно спросила Эйнджел. — Вы — один из тех, кто думает, будто знает, что я представляю собой на самом деле. Будьте вы все прокляты!
— Вижу, вам уже лучше. Ударьте меня, скажите, что я зануда. Вы ведь этого хотите?
— Перестаньте, — сказала Эйнджел, слегка толкнув его. — Я не могу этого сделать. Мне просто нужно пойти и… и…
— Что вам нужно, так это хорошенько меня ударить. Ну, давайте, бейте.
Эйнджел ударила его кулаком в плечо.
— Сильнее! Вспомните, как вы меня ненавидите.
— Нет, это вы ненавидите меня, — ответила Эйнджел, плача и смеясь одновременно, — потому что я богатая, избалованная тварь, отобравшая у вас дом.
— А вы и вправду избалованная тварь?
— Разве я не доказала это сегодня?
— Ах, вот вы о чем, — протянул Витторио, вспоминая инцидент, который, казалось, произошел целую вечность назад. — Вы именно это пытались мне доказать? Так вот, вам не удалось убедить меня. Вы не похожи на охотницу за мужчинами.
— Черт побери! Мне очень жаль, просто вы… Во всем виновата Эйнджел. Она ужасная эгоистка. Вы ведь читали, что думает Гэвин.
— Не хотите ли вы мне сказать, что так расстроились из-за этого идиота?
— Не только из-за него. Из-за Джо, Сэма и всего остального.
— Кто такой Сэм? — спросил мужчина, но, кажется, Эйнджел его не слышала. Она снова заплакала, и Витторио замолчал и еще крепче обнял ее.
Лицо Эйнджел казалось мертвенно-бледным в свете луны.
— Пойдемте, я отведу вас домой, — мягко сказал Витторио.
— Не надо. Я не хочу…
— Не спорьте со мной, — настаивал мужчина. Эйнджел позволила ему помочь ей подняться, и они молча дошли до дома.
— Мне уже лучше, — спокойно произнесла она. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь подумал…
— Не беспокойтесь, — сказал Витторио, убирая руку с ее талии. — Я никому не скажу ни слова. Вы можете мне доверять.
Войдя в дом, Эйнджел как ни в чем не бывало завела разговор с Бертой. Витторио сел в свою машину и стал смотреть на окна ее спальни. Комната, которая когда-то была его, внезапно стала казаться ему странной и таинственной, потому что теперь в ней жила она.
Но свет в окне так и не зажегся. Подождав еще некоторое время, Витторио завел мотор.
Стоя у окна, Эйнджел наблюдала за тем, как свет фар его машины постепенно исчезает в темноте. Затем она легла в постель и сразу же заснула.
Когда молодая женщина проснулась, за окном светило солнце, и она снова почувствовала себя бодрой и полной сил.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Прошло несколько дней, прежде чем Эйнджел снова увидела Витторио. Она привыкла к тому, что вечером он обычно заходил на кухню поболтать с Бертой и обсудить с ней дела. Посте пенно она привыкла к этим дружеским посиделкам и стала с нетерпением ждать вечера.
Но после того разговора в роще Витторио куда-то исчез. Эйнджел говорила себе, что он занят, но однажды, вернувшись из города, она обнаружила у себя на столе смету необходимых затрат. Берта объяснила ей, что Витторио приехал и сразу занялся делами в саду.
Взяв бумаги, Эйнджел отправилась в сад, чтобы найти его.
— Вы уже огородили то место, где я упала? — спросила она, подойдя к Витторио.
— Да, а заодно осмотрел перила. Они старые, и их необходимо заменить. Я планировал сделать это на будущий год, но все оказалось хуже, чем я думал, и нужно поменять их до зимы. Если вы не против, я этим займусь.
— Да, пожалуйста, — ответила Эйнджел.
Она хотела остаться и немного поболтать с ним, но у Витторио был такой вид, словно ему не терпелось вернуться к работе.
Эйнджел все поняла. Он намекал ей, что они были лишь хозяйкой и слугой и о том, что произошло между ними на днях, нужно забыть.
Вздохнув, молодая женщина пошла в дом. Обернувшись, она обнаружила, что Витторио снова погрузился в работу.
Усевшись за стол в своей комнате, Эйнджел снова посмотрела на пачку счетов.
Подошел срок платить за удобрения… да еще и моя машина сломалась…
Что ж, настала пора посмотреть правде в глаза.
Немного помедлив, Эйнджел подняла трубку и набрала номер Мака Флэтчера, редактора журнала «Глэм шик», и предложила ему написать статью о ее браке с Джо Клэнненом и о том, как она живет теперь. Он с радостью согласился, пообещал, что хорошо заплатит за информацию и немедленно вышлет контракт, а через два дня приедет на виллу Таццини вместе со своей съемочной группой.
Эйнджел надеялась успеть провернуть это дело до приезда Сэма. Мак и двое его помощников могли бы занять комнаты на первом этаже. Она объяснила Берте, что вскоре к ним приедут ее друзья из журнала.
— Да, padrona, я позабочусь и еде и напитках, — сказала экономка.
Но Эйнджел чувствовала ее неодобрение.
Безусловно, Берта прямо сейчас позвонит Витторио на сотовый и все ему расскажет.
Эйнджел получила доказательство своей правоты, когда чуть позже мужчина заехал на виллу, чтобы обсудить с ней кое-какие вопросы. Витторио не подал виду, что знает о намечающейся встрече, но смотрел на Эйнджел так, что у нее не осталось в этом сомнений.
Его унылое и скептическое выражение лица словно бы говорило: «К сожалению, я с самого начала был прав».
