Он остановился позади нее почти вплотную, и она прямо-таки ощутила его близость спиной. Поколебавшись мгновение, Джулиана спросила:
— Познакомить вас с самой любимой теорией Сары?
— Непременно, — сокрушенно прошептал он, и она почувствовала, как его дыхание обжигает ей волосы на виске.
— По теории Сары женщины когда-то считались важнее мужчин, но мужчины завистливые и хитрые — нашли способ…
Тело Джулианы напряглось, потому что он обхватил руками ее плечи и сильно притянул ее к себе.
— …Мужчины нашли способ убедить нас и самих себя, что женщины глупы и…
Его горячие губы коснулись чувствительного места за ухом, и дрожь желания стремительной волной пронизала ее тело.
— Продолжайте, продолжайте, — бормотал он мягким, бархатным голосом, и губы его щекотали ей ухо.
Джулиана попыталась, но не смогла вымолвить ни слова, лишь прерывисто вздыхая, она вновь теряла над собой контроль и продолжала убеждать. себя, что поступает правильно и события развиваются должным образом. Да, это или сэр Фрэнсис Беллхавен, сладкая запретная пытка, которую она будет лелеять в воспоминаниях всю свою жизнь, или жизнь с человеком, который вызывает у нее отвращение. Она не хотела противиться происходящему.
Ники почувствовал, как бешено застучало ее сердце под его рукой, скользнувшей вверх по лифу и застывшей в предвкушении, что сейчас он коснется полной, дразнящей груди девушки. Он нежно поцеловал ее гладкий висок и спустился губами к шелковистой коже щеки. Она пахла воздухом и цветами, и ему показалось, что он держит в руках… молодое деревце.
Она дышала так, будто только что бежала, и сердце ее стучало… от испуга.
Ники поднял голову и молча повернул девушку лицом к себе. С изумлением смотрел он на ее лихорадочно горящие щеки и глаза — глаза, походившие на темно-синие озера, глаза, смотревшие на него с сомнением и нерешительностью.
Щеки ее покраснели от смущения, когда он стал внимательно изучать ее прелестное лицо, пытаясь найти хоть что-то, свидетельствующее о том, что для нее нет ничего нового или ужасного в таком обращении. Он искал следы опыта и искушенности.
Но он нашел только невинность. Она впервые была наедине с мужчиной. И у нее вообще не было никакого опыта. Но все-таки он хотел ее. Более того — он с изумлением понял, что именно из-за этого он хочет ее втрое сильнее. Она пришла к нему за этим, она просила его сделать это, хотела даже заплатить ему за это.
И все же он колебался. Приподняв большим и указательным пальцами ее подбородок, он посмотрел ей в глаза. Голосом, не выражавшим ничего, кроме желания убедиться в правдивости своих предположений, Ники спросил:
— Вы совершенно уверены, что пришли сюда… чтобы сделать… это?
Джулиана судорожно сглотнула слюну и слегка кивнула.
— Все, что я хочу, — это побыстрее покончить с этим делом и забыть о нем.
— Так вы абсолютно в этом уверены? Она кивнула, и Ники вознамерился сделать то, чего он жаждал все это время. Но когда он уже склонился к ней, ему пришла в голову мрачная мысль, что он не просто лишает невинности девственницу — он губит ангельскую душу. И все же Ники с настойчивой нежностью набросился на ее губы, вынуждая отвечать ему, сжимая ее в своих объятиях так крепко, что она застонала. А потом руки его вдруг оказались у нее на груди, и он сжал ладонями упругие трепещущие округлости.
— Нет! — она вырвалась с такой неожиданностью, что застала Ники врасплох.
— Я не могу! Я не могу! Только не это!
Она отчаянно затрясла головой, а Ники смотрел на нее в полном изумлении.
Ведь только что она отвечала на его поцелуи, ее руки нежно обнимали его за шею, а тело бессознательно льнуло к нему. И вдруг, освободившись от его объятий, она кинулась через всю комнату, распахнула дверь и на пороге…
…Столкнулась с Валери и еще с какой-то женщиной. Та бормотала, что у нее похитили дочь, и требовала обыскать весь дом. И, словно во сне, в ночном кошмаре, он узнал в ней даму, которая настойчиво пыталась заговорить с ним когда-то весной в парке. Покровительственным и бережным жестом она обняла за плечи девушку, которую он только что обнимал.
Но теперь почтенная леди вела себя совершенно иначе. Она уже не рассыпалась перед ним в любезностях — мол, как приятно встретиться с вами, — а посмотрела на него с торжеством и злорадством и сказала:
— Я сейчас уложу свою дочь в постель, а потом приглашу своего супруга, и мы все обсудим втроем.
Глава 9
«Джулиана!»— привычный голос матери казался каким-то хриплым визгом.
Голова у Джулианы просто раскалывалась, она едва могла разомкнуть челюсти, будто у нее разом разболелись все зубы. Все было ужасно — и только ее мать вела себя совершенно спокойно. Ее мать, которая, как казалось Джулиане, должна была бы выглядеть разъяренной и отречься от нее даже за меньшие проступки, чем те, что она позволила себе прошлой ночью, была сама приветливость и само понимание.
Никаких расспросов, никаких обвинений! Страдальчески свернувшись в жалкий комочек на сиденье экипажа у дверцы, Джулиана вдруг увидела, как дом, где все это с ней случилось, сначала повернулся к ней боком, затем проплыл мимо и исчез из виду.
— Я, наверное, заболела, — прошептала она.
— Нет-нет, дорогая, не надо, это было бы очень неприятно.
Джулиана все время пыталась проглотить какой-то комок в горле.
— Мы скоро приедем домой?
— Мы едем не домой.
— А куда мы едем?
— Мы едем… сюда, — ответила ее мать, приникнув к окошку и высматривая что-то прищуренными глазами, которые вдруг радостно просияли.
Джулиана сделала усилие, чтобы посмотреть, куда это — «сюда», и увидела симпатичный маленький домик, возле которого стоял экипаж ее отца и еще один — с крестом, украшавшим карету сбоку. И тут она заметила часовню. А во дворе часовни, не обращая ни малейшего внимания на ее отца — будто его и не было рядом — и внимательно наблюдая, как подъезжает их экипаж, стоял Николас Дю Вилль.
И выражение его потемневшего, угрюмого лица было в тысячу раз более холодным, более презрительным, чем тогда, в парке.
— Зачем мы здесь? — закричала Джулиана, чувствуя, что сейчас потеряет сознание от потрясения, отвращения и головной боли.
— Чтобы присутствовать на твоем бракосочетании с Николасом Дю Биллем.
— Моем бракосочетании? Но зачем это, почему?
— Почему он на тебе женится? — сухо спросила ее мать, открывая дверцу кареты. — Потому что у него нет выбора. В конце концов, Дю Вилль — джентльмен.
Он знает правила, и он их нарушил.
Хозяйка дома и двое слуг видели, как ты выбежала из его спальни. Он погубил репутацию невинной, благовоспитанной молодой леди. Если бы он не женился сейчас на тебе, ты была бы опозорена, но и он никогда не смог бы назвать себя джентльменом и уронил бы свое достоинство пэра. Он не может на — , рушить кодекс чести.
