— Ну… красненькие.
— Чудачка! По вашей легенде, мой дед те ягоды на каком-то дальнем болоте нашел. Они лиловыми должны быть, поняла?
Маруська открыла рот и смешно сморщила маленький курносый носик, размышляла. Потом дернула себя за косичку и решительно заявила:
— Да.
— Ну уж нет, — возмущенно фыркнул Володька. — Если веришь этой идиотской сказочке, так верь до конца!
Володька оторопело замолчал. Зачем-то обернулся на дом и еле слышно пробормотал:
— Не знаю, честно. Но пробовать буду только лиловые ягоды! Если рискну, конечно.
— А давай вместе искать.
— И что? — Маруська забавно подбоченилась. Светлые бровки сдвинула и смотрела сурово. — Ты не смотри, что я маленькая. Я все проходы в наших болотах знаю. И приметы, как их искать. — И неохотно призналась: — Меня мамка с бабушкой научили, когда за клюквой с собой брали. Я лес люблю.
— Нет уж, я лучше с Пашкой пойду.
— Ну и иди! Заплутаете оба. Или утопнете.
Временное перемирие опять было нарушено. Девочка спешно отбежала в сторону и крикнула:
— И хорошо, — проворчал Володька.
И вдруг вскочил на ноги: на тропе показался дед. За спиной его висело охотничье ружье, а у пояса болталось по меньшей мере три крупных птицы.
А хмурая Маруська, не дожидаясь приближения сурового старика, скрылась в ельнике.
ГЛАВА 7 ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР
После завтрака, Володька все же решился расспросить деда. Наверное, из-за Маруськи. Уж очень обидным показалось, что мечты деревенской семилетней девчонки, всю жизнь просидевшей в этой дыре, совпали с его, Володькиными, тайными надеждами.
Временами Володька жалел, что уговорил Пашку рассказать местную легенду. Но с другой стороны, если это правда…
«Тьфу, черт! Опять за рыбу деньги! Правда, неправда…»
Володька нешуточно разозлился на себя. Покрутившись у крыльца, он все-таки пошел к деду.
Старик, расстелив прямо поверх травы кусок брезента, ощипывал принесенных глухарей. Володька с содроганием отметил: птицы опять без голов, шеи безжалостно разодраны, и снова — никаких следов дроби.
Однако ясный день — не темная ночь, поэтому Володька рискнул. Уселся на поваленный недавней грозой ствол чахлой и уже чуть трухлявой березы и старательно откашлялся, пытаясь привлечь внимание старика.
Володьке вдруг показалось, что прапрадед едва заметно улыбнулся, и сердце мальчика забилось стремительнее.
— Дед, а дед, — робко окликнул он.
— Ну?
— Можно, я пару вопросиков тебе задам?
— Что, только пару?
— Э-э… Не знаю… — слегка растерялся Володька.
— Задавай, — добродушно усмехнулся дед. — Ты же для этого подошел.
— Знаешь, я… э-э… как бы это сказать?
— А прямо нельзя? Чего уж вокруг да около бродить, коли решился.
— Попробую, — вздохнул мальчик. И, словно бросаясь в ледяную воду, торопливо выдохнул: — Дед, а что ты знаешь об оборотнях?
Старик отложил последнюю тушку в сторону. Тщательно сполоснул в тазу с водой окровавленные руки и медленно развернулся к внуку.
— Вот как. Об оборотнях. Интересно.
— Ну да, — немного испуганно зачастил Володька. — Кто они, по твоему, такие, а?
Роман Феоктистыч бросил на него тяжелый взгляд:
— С чего вдруг спрашиваешь?
— Так… Просто…
— Просто так ничего не бывает.
Володька покраснел и уставился в землю. Старик укоризненно покачал головой:
— Все-таки кто-то распустил язычок… Нехорошо. Ну да ладно!
Роман Феоктистыч подошел к своему забытому спальнику. Развернул его, сел и похлопал рукой по старенькому брезенту, которым был простеган спальный мешок:
— Садись уж, горе мое.
Роман Феоктистыч прислонился спиной к рябинке и немного насмешливо посмотрел на осторожно пристраивающегося рядом внука:
— Ты мою библиотеку видел, аль нет?
— Да. Большущая! Даже у нас в городе меньше будет. А что?
— Просмотреть книги пытался?
— Э-э… — Володька смущенно вспыхнул. — Времени как-то не было…
— Времени?
— Руки не дошли.
— Это плохо. Очень плохо. Я ведь собрал тьму-тьмущую книг об оборотнях. И на русском, и на англицком, и на французком и даже на ирланском языке…
— И ты все эти языки знаешь?! — поразился Володька, забыв на секунду о своем невольном страхе.
— Волчонок, мне сто сорок восемь, не забывай! Если не учиться, так и жить не стоит. Со скуки помрешь, понимаешь?
— Нет, — довольно откровенно отозвался внук. — Я, знаешь, как каникулам рад? До смерти. Да пропади она пропадом, та школа!
— Дурной еще, — спокойно констатировал прапрадед. — Жизни не понимаешь.
— Да при чем тут учеба?! — раздраженно воскликнул Володька.
Роман Феоктистыч долго всматривался во внука. Потом тяжело вздохнул:
— Это единственное, что человечка человеком делает, поверь мне. Лишь его любопытство, да страсть к новому. К знаниям тем же. А так… животное существование в теле человеческом! — Старик грустно усмехнулся. — Поел, поспал, погулял. Поел, поспал, погулял. Да детишек настрогал на досуге. Сдохнуть легче, чем так жить!
— А работа? — растерянно пробормотал Володька. — Семьи опять-таки у всех есть…
— Семьи, они и у животных есть, — сурово отрезал Роман Феоктистыч. — А работать просто ради куска хлеба с маслом… Смешно!
Володька захлопал ресницами, он не знал, что можно на это сказать.
— Человек, он, понимаешь ли, не робот. А большинство из ваших работяг кто? — Роман Феоктистыч в сердцах сплюнул. — Книги в жизни не откроют! Думать не умеют! Спиртным да наркотиками остатки соображения глушат! — И грустно закончил: — Растительное существование. Жизнь, по-твоему?
Глаза старика остро блеснули, и Володьке стало немного не по себе. Он жалобно посмотрел на деда и неожиданно для себя воскликнул:
