А город, как теперь вынужден был признаться себе Зак, заворожил и его.
Вытершись полотенцем, он посмотрел в узкое запотевшее окно ванной комнаты на улицу, и сердце его вновь заколотилось в неясном ожидании чего-то волнующего. В этом небольшом фрагменте городского пейзажа для Зака заключалось очень много. Здесь не было пустынных просторов, величественных гор или бескрайних полей – того, к чему Зак с детства привык в Аризоне. И все же в этом живом рисунке, ограниченном рамками маленького окна, ему грезилось нечто куда большее, чем нагромождение безликих домов на фоне пасмурного неба.
Ему так много хотелось увидеть, так много сделать! Надевая чистую рубашку и джинсы, он уже начал что-то планировать, замышлять, чувствуя, как разыгралось его воображение. А когда Зак вернулся из ванной, он был готов начать действовать.
К тому времени Пибоди убрала с глаз долой все лишнее, спрятала секретные диски и детективы и хлопотала на кухне. Увидев сестру, Зак не удержался от улыбки:
– Ну, теперь я начинаю чувствовать себя внезапно нагрянувшим гостем.
А Пибоди, глядя на посвежевшего брата, поняла, что в порыве восторга при встрече в кабинете Евы не разглядела Зака как следует. Только теперь она обнаружила, как он вырос и каким стал красивым.
– Ты выглядишь просто замечательно – окреп, возмужал, совсем мужчина! – восхищенно произнесла Пибоди.
– Просто надел чистую рубашку.
– Хорошо, пусть будет так. Выпьешь соку? Или, может быть, чаю?
– Хм… Вообще-то я хотел бы сходить куда-нибудь. Я прихватил с собой путеводитель и изучал его всю дорогу. Знаешь, сколько музеев только на Манхэттене?
– Нет, но ты-то наверняка знаешь! – Ноги Пибоди ныли от ходьбы в уставных ботинках, и ей захотелось побыстрее от них избавиться. – Тебе придется немного подождать, пока я переоденусь, и мы пойдем пересчитывать эти музеи.
Спустя час, наслаждаясь легкой цивильной одеждой, Пибоди была готова идти с Заком куда угодно. Ему же хотелось видеть не только музеи, а все подряд. Зак взял с собой видеокамеру – в основном чтобы попижонить, как он признался сестре, и эту камеру за время прогулки по городу могли бы у него украсть не один раз, если бы Пибоди не следила за мелькавшими в толпе уличными воришками. Сам Зак в ответ на все поучения сестры о том, как распознавать на улице опасность, лишь улыбался и кивал.
Они поднялись на Эмпайр стейт билдинг и простояли там на суровом ветру, пока у Пибоди не онемели уши; прошлись по «Метрополитэн»; поглазели на витрины на Пятой авеню. И только всепрощающая любовь к брату могла заставить Пибоди еще и покататься на салазках на катке в Центре Рокфеллера после трех часов блуждания по городу. Однако Зак был так ошеломлен впечатлениями, которые мог предложить ему огромный город, и с таким благоговением засматривался на очередную диковину, что Пибоди стало неловко. Она поняла, что давно уже разучилась смотреть.
К тому времени, когда ей наконец удалось уговорить брата сделать остановку, чтобы выпить чего-нибудь горячего и перекусить, Пибоди решила, что необходимо очертить Заку какие-то конкретные «рамки дозволенного». Ведь он будет распоряжаться свободным от работы временем как ему заблагорассудится, но в нем, двадцатитрехлетнем мужчине, сидела неуемная наивная энергия любознательного, беззащитного пятилетнего ребенка. Пибоди опасалась, что в условиях Нью-Йорка это сочетание могло сыграть роковую роль.
– Зак, – начала Пибоди, грея пальцы о кружку горячего чечевичного супа, – нам нужно поговорить о том, чем ты будешь заниматься, пока я на службе.
– Буду работать над заказом, – пожал плечами Зак.
– Видишь ли, я иногда задерживаюсь на службе допоздна. – Пибоди сделала неопределенный жест. – У тебя останется много времени на себя, поэтому…
– Тебе не нужно беспокоиться обо мне, – улыбнулся он. – Я давно вырос из коротких штанишек.
– Но ты никогда раньше не бывал здесь!
Зак вздохнул и посмотрел на нее тем взглядом, каким обычно смотрят на занудливых сестер уставшие от их нотаций младшие братья:
– Я ношу деньги в нагрудном кармане. Я не заговариваю с людьми, которые катают тележки с электронными браслетами и карманными компьютерами. Я не собираюсь играть в карточные игры, которые устраивают на Пятой авеню, даже если эти игры кажутся просто забавой.
– Ни в коем случае! Ты всегда проиграешь.
– Конечно. А все равно это выглядит забавно! – Зак бросил на сестру озорной взгляд, но, увидев хмурую складку у Пибоди на лбу, решил больше не подтрунивать над ней. – И я не завожу разговоров в подземке.
– И никаких бесед с лохотронщиками! Зак, пойми, я не жду, что ты будешь запираться в квартире на все свое свободное время. Я только хочу, чтобы ты был осторожен. Это огромный город, и он ежедневно пожирает наивных людей. Мне не хочется, чтобы ты оказался одним из них.
– Я буду осторожен.
– И обещай мне, что не будешь выходить на улицу без мобильника!
– Да, мамочка. – Он подчеркнуто смиренно посмотрел на нее и, выждав паузу, спросил: – А теперь как ты насчет полета над Манхэттеном?
– Так и быть. – Пибоди подавила тяжелый вздох и улыбнулась. – Твоя взяла. Вот только покончим с едой. Когда ты приступаешь к работе?
– Завтра. Мы обо всем договорились еще перед моим отъездом сюда. Согласовали планы, расценки… Они оплатили мне дорогу и все связанные с ней расходы.
– Ты говорил, что они видели твои изделия, когда были в отпуске в Аризоне?
– Она видела, – уточнил Зак и тут же почувствовал прилив крови к голове. – Она купила одну из моих резных работ, которую я сделал для кооперативного художественного салона. В тот день в салоне дежурила Сильви. Ты вряд ли ее знаешь. Она – художник по стеклу. Покупательница стала интересоваться автором, и Сильви рассказала ей, что я занимаюсь отделкой кабинетов, прилавков, витрин, выставочных стендов. Тогда миссис Брэнсон сказала, что они с мужем как раз искали столяра, и…
– Что? – Пибоди вскинула голову.
– Они подыскивали столяра, и…
– Нет, не то! Какое имя ты назвал? – Пибоди нетерпеливо схватила его за руку. – Ты сказал «Брэнсон»?
– Ну да… Меня наняли Брэнсоны – миссис и мистер Б. Дональд Брэнсон. Ему принадлежит «Брэнсон тулз энд тойз». Это известная компания, которая выпускает хорошие инструменты…
– О, Зак! – Пибоди отставила свой суп. – О, черт возьми!..
Лавка-мастерская Наладчика казалась грязным пятном на фоне района, и без того не отличавшегося опрятностью. Она находилась неподалеку от Девятой улицы, всего в квартале от станции подземки, и занимала часть первого этажа обветшалого дома. Тонированные стекла окон смотрели на прохожих грязно-черными глазницами. Дверь была сделана из армированной стали и оборудована сложными замками, многочисленными защитными устройствами и оптическими глазками. На фоне такого укрепления бумажная наклейка с полицейской печатью выглядела печально шуточной.
