ибо я подлинно собираюсь на небеса.
Для богов мы подобны мухам для резвых мальчишек. Боги убивают нас, чтобы азартно позабавиться.
Политика – в широко распространенном понимании этого слова – есть не что иное, как коррупция.
ПРОЛОГ
Дорогой товарищ!
Передает «Кассандра».
Все, что мы предрекали, начинает свершаться.
То, к чему мы готовились, терпя лишения и неся потери, назрело. После долгих лет мрака занимается заря. Теперь мы достигнем цели, поставленной более тридцати лет назад, и выполним все обещания. Кровь, пролитая мучениками, будет отмщена.
Мы знаем, что ты испытываешь беспокойство за успех дела. Мы знаем, что ты осмотрителен. Оставь сомнения! Мы отменяем мораторий на эту праведную, жестокую войну не для того, чтобы начать битву, в которой можем потерпеть поражение. Мы хорошо оснащены, наше дело имеет сильную финансовую базу, наши действия и выборсредств достижения целей продуманы. Уже пролилась первая кровь, и мы гордимся этим.
На нашем пути, естественно, стоят противники. Есть среди них и достойные. Как приложение к этому посланию направляем тебе досье на лейтенанта Еву Даллас, сотрудницу Управления полиции и общественной безопасности города Нью-Йорка, чтобы ты знал, с кем мы имеем дело.
До сих пор мы жили среди жалких пешек малодушного общества, притворяясь такими же, как они, и презирая их. Для этих слепцов мы стали своими. Мы неразличимы, тени среди теней. Но тот, перед кем мы все преклоняемся, учил нас, что именно таким – осторожным, проницательным и жестоким – должен быть идеальный Солдат.
Когда мы уничтожим один за другим символы этого зажравшегося общества, проявив собственную мощь и изложив наш план создания нового общественного устройства, их охватит трепет. Они увидят нас, они вспомнят Его. И первым символом новой эпохи, символом нашей сливной победы станет монумент в Его честь!
Мы остаемся преданными делу, наша память все долго хранит. Завтра ты услышишь первые отзвуки битвы. Сообщи о нас патриотам, всем тем, кто надежен.
Мы – «Кассандра».
ГЛАВА 1
В этот поздний вечер, как обычно, смерть собрала свой городской урожай. В парке «Гринпис» под скамейкой тихо умер нищий; в нескольких метрах от двери своего дома истек кровью профессор истории: кто-то поживился его двенадцатью кредитками; от сокрушительного удара по голове скончалась женщина – ее прикончил собственный любовник. Однако коса смерти на этом не остановилась. Следующей ее жертвой стал Дж. Кларенс Брэнсон, пятидесятилетний сопредседатель правления корпорации «Брэнсон тулз энд тойз», выпускавшей оборудование и инструменты для космической отрасли, а также электронные игрушки.
Второй сын в семье, представитель третьего поколения клана Брэнсонов, нажившего немалое состояние, Дж. Кларенс Брэнсон был богатым холостяком, преуспевающим бизнесменом, жизнелюбом, весельчаком и вел довольно расточительную жизнь, то есть жил в свое удовольствие. Но судьба, видимо, решила, что с него хватит.
Он висел на стене у себя дома, как обычная вешалка, а из груди у него торчала рукоятка инструмента, произведенного принадлежащей ему компанией. Длинное сверло мощной портативной дрели прошло сквозь сердце и вонзилось глубоко в стену, пригвоздив Брэнсона намертво. Как тут копам было не вспомнить мелькавшую повсюду рекламу: «Брэнсон-8000» – превосходная продукция, отвечающая потребностям как профессионалов, так и любителей. Этот инструмент отличается большой мощностью и точностью!»
А исполнительница воли судьбы, «автор» столь своеобразного финала его жизни, которая сама же и вызвала полицейских, сидела рядом, удобно устроившись в большом кресле перед искусственным камином, и потягивала сочно-красный кларет. Она не поменяла позу ни тогда, когда прибыл первый наряд полиции, ни тогда, когда появились следователь отдела по расследованию убийств лейтенант Ева Даллас и ее помощница Пибоди. Лицо убийцы было совершенно спокойным. Эту весьма привлекательную сорокалетнюю женщину звали Лизбет Кук, она была подругой Брэнсона и одной из лучших сотрудниц рекламной службы его компании.
– Он абсолютно мертв, – холодно сказала она, когда Ева начала осматривать висящее на стене тело.
– Угу, – произнесла Ева, разглядывая лицо убитого. Оно было красивым и холеным, но на нем застыла предсмертная гримаса то ли ошеломления, то ли горького удивления. Кровь залила его голубой бархатный халат и растеклась лужей по полу. – Мертвее не бывает. Пибоди, зачитайте мисс Кук ее права.
Пока помощница выполняла связанные с арестом формальности, Ева записала время и причину смерти. Оставались и другие рутинные вопросы. Даже при добровольном признании в совершении преступления сам факт убийства влек за собой неизменный набор первичных хлопот: орудие убийства следовало забрать в полицию в качестве вещественного доказательства; тело – отвезти на вскрытие; место преступления – тщательно обследовать и поставить под охрану и многое другое.
Дав знак полицейским из дежурной бригады, чтобы они приступали к выполнению своей работы, Ева прошла по алому ковру и присела напротив Лизбет. Искусственное пламя отбрасывало веселые блики на спокойное лицо убийцы, на котором не было видно ни малейших признаков раскаяния, потрясения или злости. Ева помолчала в ожидании проявления хоть какой-то реакции на происшедшее со стороны брюнетки в забрызганном свежей кровью шелковом спортивном ярко-желтом костюме. Но все, чего она дождалась, был вежливый взгляд совершенно ясных глаз, который как бы спрашивая: «Итак, вы хотите, чтобы я все рассказала?»
– Он изменял мне, и я его убила, – произнесла Лизбет ровным голосом.
– Вы поссорились?
– Мы перекинулись несколькими словами. – Лизбет поднесла бокал к губам такого же сочного цвета, как вино. – В основном говорила я. Кларенс плохо соображал. – Она пожала плечами, и ее шелковый костюм глухо прошелестел. – Я терпимо относилась к его похождениям; мне даже казалось, что в каком-то смысле это усиливало мою тягу к нему. Но у нас с ним был уговор. Я отдала Кларенсу три года своей жизни… – Лизбет слегка подалась вперед, и в ее холодных глазах мелькнул огонек ожесточенности. – Три года! За это время я могла как-то по-другому устроить свои дела, составить другие планы, завести другие связи. Но я оставалась верна уговору. Он же – нет.
Она перевела дыхание и откинулась на спинку кресла. Ее лицо снова стало спокойным, малейшие признаки раздражения исчезли; создалось впечатление, что она готова улыбнуться.
– И вот теперь он мертв.
