— Если бы не что? — спросил Грэхем.
Отвернувшись от окна, Предуцки сказал:
— Семь раз он съедал много пищи в домах убитых им женщин. Но в трех случаях он доставал еду из холодильника и создавал видимость большого обеда.
— Создавал видимость? Что вы под этим подразумеваете?
— Пятое убийство женщины Линдстром, — ответил Предуцки. Он закрыл глаза и поморщился, словно все еще видел ее тело и кровь. — Мы знали о его стиле. Мы проверили кухню. На столе была пустая банка из-под груш, пустая упаковка из-под сыра, остатки яблока и некоторые другие предметы, но это не было месивом. Первые четыре раза он был очень прожорлив, как и прошлой ночью. Но на кухне у Линдстром он не оставил ни крошки. Ни следа от горчицы, майонеза или кетчупа. Ни кровавых пятен на банке из-под груш.
Он открыл глаза и подошел к столу.
— Мы обнаружили огрызки яблок в двух из первых четырех кухонь. — Он положил яблочный огрызок на столе перед собой. — Вот как этот. Эксперт даже изучал отпечатки зубов на нем. Но на кухне Линдстром он очищал яблоко и вырезал сердцевину ножом. Кожура и сердцевина были аккуратно сложены на краю тарелки. Это отличалось от того, что мы видели раньше, и заставило меня задуматься. Почему он ел как неандерталец первые четыре раза и как джентльмен — в пятый раз? Я заставил ребят из экспертного отдела открыть мусоропровод и достать оттуда отбросы. Они сделали анализ и выяснили, что все восемь видов пищи, найденные на столе, были сброшены туда в течение нескольких последних часов. Короче, Мясник не съел ни кусочка на кухне у Линдстром. Он достал еду из холодильника и бросил все в мусоропровод. Затем он создал видимость большой трапезы на столе. Такую же картину он сделал во время седьмого и восьмого убийства.
Такой тип поведения поразил Грэхема как нечто сверхъестественное. Воздух в комнате вдруг показался ему более сырым и давящим, чем раньше.
— Вы говорите, что еда после убийства была актом психического принуждения?
— Да.
— Если по некоторым причинам он не чувствовал того принуждения в доме у Линдстром, почему тогда он старался имитировать пиршество?
— Я не знаю, — ответил Предуцки. Он провел рукой по лицу, как бы пытаясь снять усталость. — Это слишком трудно для меня. Очень трудно понять, если он сумасшедший, почему его сумасшествие проявляется по-разному?
Грэхем произнес с сомнением в голосе:
— Я не думаю, что психиатрическая экспертиза сочтет его душевнобольным.
— Повторите еще раз.
— Да, я думаю, что лучшие психиатры, если им не говорить об убийствах, сочтут этого человека более здоровым и даже более рассудительным, чем многие из нас.
Предуцки удивленно моргнул своими светлыми глазами:
— Хорошо, черт возьми, он разделывает десять женщин, и вы думаете, что он не сумасшедший?
— Такая же реакция была у моей подруги, когда я сказал ей об этом.
— Не удивительно.
— Но я сыт по горло этим. Может, он и сумасшедший. Но не в общепринятом смысле. Это что-то совершенно новое.
— Вы это чувствуете?
— Да.
— Психически?
— Да.
— Можете вы объяснить это?
— Сожалею.
— Чувствуете что-нибудь еще?
— Только то, что вы слышали в программе Прайна.
— Ничего нового с тех пор, как пришли сюда?
— Ничего.
— Если он не душевнобольной, тогда должны быть причины для убийства, — задумчиво произнес Предуцки. — Как-то они связаны. Вы об этом говорили?
— Я не уверен, что именно об этом.
— Я не вижу, как эти убийства могут быть связаны.
— И я тоже.
— Я искал взаимосвязь. Я надеялся, что вы сможете что-нибудь ощутить здесь. Из окровавленной одежды, из беспорядка на столе.
— Я исчерпал себя, — сказал Харрис. — Вот почему я полагаю, что он нормальный или он сумасшедший нового типа. Обычно, когда я касаюсь предметов, непосредственно связанных с убийством, я могу почувствовать эмоции, страсти перед преступлением. Это как прыжок в реку отчаянных мыслей, умозаключений, образов... На сей раз все, что я получил, это ощущения хладнокровной, неумолимой, злой логики. Мне никогда не было так трудно составить портрет убийцы.
— Мне тоже, — сказал Предуцки. — Я никогда не претендовал на лавры Шерлока Холмса. Я не гений. Я работаю медленно. Я был удачлив. Видит Бог. В большей степени удача, чем мастерство, помогала мне иметь высокий показатель раскрываемости преступлений. Но в этот раз мне совсем не везет. Нисколько. Может, мне пора удалиться на отдых?
* * *
Оставив Айру Предуцки размышлять над остатками мрачного пиршества Мясника, Грэхем прошел через гостиную и увидел Сару Пайпер. Детектив еще не отпустил ее. Она сидела на софе, упершись ногами в кофейный столик. Она курила сигарету и смотрела в потолок. Дым спиралями окутывал ее, она сидела спиной к Грэхему. Какое-то мгновение он смотрел на нее. Яркий образ возник перед его глазами, напряженный, перехватывающий дыхание: Сара Пайпер в луже крови.
Он остановился. Его ошеломило видение. Подождал еще немного.
Ничего.
Он напрягся. Попытался еще раз вызвать образы.
Ничего. Только ее лицо и кровь. Все исчезло так же быстро, как и появилось.
Она почувствовала его присутствие. Повернувшись к нему, она произнесла:
— Хм.
Он облизнул губы и сделал усилие над собой, чтобы улыбнуться.
— Вы предсказали это? — спросила она, показав рукой на спальню убитой женщины.
— Боюсь, что так.
— Это невероятно.
— Я хочу сказать...
— Да?
— Было приятно познакомиться с вами.
Она улыбнулась.
— Хотелось, чтобы это было при других обстоятельствах, — произнес он, остановившись, обдумывая, как сказать ей о кратковременном видении, и размышляя, следует ли вообще говорить об этом.
— Может, мы еще встретимся, — сказала она.
— Что?
— Встретимся при других обстоятельствах.
— Мисс Пайпер... будьте осторожны.
— Я всегда осторожна.
— Следующие несколько дней будьте особенно осторожны.
— После всего, что я увидела сегодня ночью, — сказала она уже не улыбаясь, — вы можете быть уверены.
7
Квартира Фрэнка Боллинджера около музея искусств «Метрополитен» была маленькой, спартанского типа. Стены в спальне были коричневые, паркетный пол отполирован. Единственной мебелью в комнате были кровать королевских размеров, ночник и портативный телевизор. Он сделал полки для одежды в стенном шкафу. В гостиной стены были белые и такой же сверкающий паркетный пол. Здесь вся мебель состояла из черной кожаной кушетки, плетеного кресла с черными подушками, зеркального столика и полок с книгами. На кухне были обычные принадлежности, маленький стол и два стула. Окна закрывали жалюзи, а не шторы. Квартира больше походила на монашескую келью, а не на жилье, и именно поэтому она ему нравилась.
