Книга Эфирное время - Полина Дашкова

Варя вышла из здания Университета искусств в семь часоввечера. Сыпал мягкий крупный снег, красиво подсвеченный огнями Китай-города.Вместо того чтобы сесть в свой «рено», она отправилась пешком в сторонуПолитехнического музея. Она шла не спеша, чуть помахивая маленькой замшевойсумочкой. Неподалеку от памятника героям Плевны свернула в проходной двор.

Там, в глубине, стоял черный, длинный, как крокодил,«линкольн» с затемненными стеклами, с погашенными огнями. Варя подошла кмашине. Задняя дверца открылась, она нырнула в теплый, пахнущий хорошим одеколономсалон.

– Привет, лапушка, – послышался из мягкой глубины низкиймужской голос.

– Привет, – ответила Варя довольно мрачно.

– Какая-то ты сегодня грустная, Варюша, – из темнотыпротянулась рука, нежно погладила Варю по щеке, – чего тебе? Кофейку? Соку?

– Соку. Клюквенного, как всегда. В салоне зажегся свет.Рядом с Варей, на заднем сиденье-диване, раскинувшись, сидел маленький худойчеловек, совершенно лысый, с лицом, похожим на череп. Крошечные глаза тонули вглубоких глазницах, прятались под тяжелыми и совершенно голыми надбровнымидугами.

– Слушай, Пныря, я тебя знаю больше трех лет, но все не могупонять, у тебя глаза какого цвета? – спросила Варя, отхлебнув густогоклюквенного сока.

– Вроде, карие, – ответил он и улыбнулся, – ты мне зубы-тоне заговаривай, • лапушка. Ты зачем Васю сдала?

– Ты обещал, что он вообще не выйдет из тюрьмы и я егоникогда больше не увижу.

– О моих обещаниях мы после поговорим. Сначала ответь навопрос.

– Я его не сдавала, – Варя тряхнула волосами и отвернулась,– во-первых, он сам подставился. Во-вторых, он бы меня обязательно засветил.

– Как же это он подставился?

– Сам знаешь, – она вытащила из сумочки сигареты, закурила.– Ему не надо было убивать журналиста. Мог бы и перетерпеть. Но он решилудовлетворить свое оскорбленное самолюбие, не подумал, поддался эмоциям.Кстати, именно поэтому я и боялась, что он меня засветит у Мальцева. А это,Пныря, не в твоих интересах.

– И все-таки ты плохо поступила, что сдала Васю.

– Я тут вообще ни при чем. Дело по убийству журналистапопало к умному следователю. Я только намекнула, и если бы следователь не знал,о ком речь, то ничего бы и не было с твоим Васей.

– С моим? – укоризненно покачал головой Пныря. – Это ты,лапушка, преувеличиваешь. Он скорее твой, чем мой. Во всяком случае, тебе это вминус. Поняла, меня?

– Ну, один минус – не страшно. Зато плюсов сколько! Я тебеКрасавченко вычислила? Вычислила.

– Не надо, солнышко, не преувеличивай. Это, как говорится,семечки. Ты только дала координаты, а вычисляли его мы. Да и неизвестно,насколько он был вредный, Красавченко этот. Ну, чего он мог добиться?

– Не знаю, – Варя помотала головой, – если для тебя стотысяч – семечки, тогда не знаю.

– Ладно, молодец. А с Васей ты все же не права. Он такстарался, придумал сам инсценировку, заодно убрал лопуха-свидетеля, которыйзапросто мог его заложить по делу с журналистом. И все прошло гладенько, как помаслу. Считай, уже внедрился.

– Ага, и ты ему дал Петюню в помощники. Спасибо тебе. Жаль,я не видела всего спектакля с самого начала. Представляю, как здорово Петюнясыграл заказчика. Я многое потеряла.

– Эй, Варька. Не заводись! – ласково проворчал Пныря. – Малаеще меня учить.

– Я не хочу, чтобы твой Вася вертелся у меня под ногами.Просто не хочу, и все, – произнесла Варя, резким движением гася сигарету.

– Ну-ка, девочка, притормози, – Пныря чуть повысил голос, –это мое дело кого внедрять. Я не могу так разбрасываться людьми из-за твоихкапризов. Вася работал на меня много лет, и неплохо справлялся.

– Ладно, Пныря. Давай уж по-честному. Я тебе брошь сбриллиантом, а ты мне – Васю. Без всяких минусов.

– Да, с брошью ты умница, – кивнул Пныря, – что правда, топравда. Главное, вовремя. Оперы туда пришли буквально через три часа после нас.Слушай, что же ты Мальцеву своему не подсказала, с самого начала?

– А сначала я сама ничего не понимала.

– Ну уж? Не прибедняйся. Ты со мной связалась в среду, кактолько узнала про Красавченко. Неужели не могла своему Мальцеву хотя бынамекнуть?

– Ты думаешь, он стал бы меня слушать? – усмехнулась Варя. –Был момент, когда я чуть не вмешалась. Как узнала, что они собираются в Канадеустраивать наркодопрос Беляевой, решила, что оба совсем свихнулись. Конечно, откамней они дуреют, что старший, что младший, перестают соображать, толькоглазами сверкают и готовы делать любые глупости, лишь бы достать, раздобыть. Ивсе-таки я до последнего момента надеялась. Ну, ведь не надо много мозгов,чтобы понять: если кто-то и копал землю по-настоящему глубоко, то уж точно недачники. Во всяком случае, не они первые. Дачи там стали строить только послевойны. А до этого был совхоз, крестьянские дворы. Крестьяне дома строили,картошку сажали, использовали каждый клочок земли. Надо было искать тех, ктожил в Батурине сразу после революции.

– Погоди, но они ведь выяснили, что после революции на томучастке стоял дом каких-то крестьян Кузнецовых. Ты говорила, они действуютправильно.

– Ну да, они были правы, пока не сошли с ума. У них все шлоотлично, – кивнула Варя, – им удалось проследить историю совхозного семействадо конца. Семейство после войны переехало в Москву. Они узнали три московскихадреса, быстро и очень удачно провернули огромную работу по сбору информации.Им везло, их как будто на волнах несло к победе. Это не я сказала. ЭтоПашенька-профессор любит так красиво выражаться. – Варя усмехнулась. –Последний отпрыск Кузнецовых сильно пил, совершенно опустился и числится безвести пропавшим с 1985 года. Вот они и решили, будто это тупик.