— Правда — что?
— Что вы здесь на самом деле для того, чтобы помогать.
Она рассмеялась, вроде это шутка у меня такая или что, но потом поняла, что я спрашиваю совершенно серьезно, и провела меня в кабинет в дальней половине дома. На ее письменном столе я увидел пару ее фотографий в обнимку с другими блондинками. Еще на одном снимке была она же в миссионерской форме, с черно-белой именной планкой и в длинной темной юбке; она стояла перед светофором на Таймс-Сквер, в Нью-Йорке.
— Садись. Наш директор будет примерно через час, но ты вполне спокойно можешь подождать ее прямо здесь.
— Мне нужно лишь немного информации.
— Я с удовольствием расскажу тебе о нашей программе, помогу сориентироваться и так далее, но только директор может официально оформить прием. Если хочешь, я покажу тебе комнату для мальчиков[120]— прими душ и надень… — Она замолчала. — В чем дело? Ты голоден? У нас еще осталось немного вегетарианской лазаньи.
Я сказал этой девушке, что не голоден. Сказал, что пришел не из-за себя.
— У меня есть парнишка, то есть, я хочу сказать, он мне не сын, он просто увязался за мной в Сент-Джордже, и теперь он всегда со мной.
Я рассказал девушке все. То есть, конечно, не все, а только всю историю о том, как Джонни ко мне прилепился.
— Ох, прости. А я решила…
— Я понимаю.
— Ты так молодо выглядишь.
— Мне захотелось проверить это место. Но я не хочу оставлять Джонни где попало.
— Разумеется, нет. Ты хочешь оставить его в таком месте, где у него появится шанс.
Она была привлекательная девушка — живая, лет, вероятно, двадцати четырех, ее волосы, подстриженные челкой, были хорошо уложены и блестели. Черты лица мелкие, четкие, возможно чуть жестковатые, чуть холодноватые, и от нее шел свежий запах антибактериального мыла.
— Дом Энн Элизы Янг по-настоящему совершенно особое место, — сказала она. Голос ее зазвучал чуть более официально и заученно. — В Юте больше нет ничего подобного, впрочем, и во всей стране тоже нет. За всеми этими дебатами о полигамии и о Первых мы порой теряем из виду тот факт, что там есть дети, которым нужно где-то спать. Сегодня ночью. Вот почему мы здесь — ради этих детей, которым некуда податься и которые не могут ждать, пока кто-то разберется в политических дебатах и судебных исках. Хочешь, я устрою тебе коротенькую экскурсию?
Она повела меня по коридору, говоря:
— Не знаю, насколько тебе известно то, что происходит с многоженством в наши дни.
— Кое-что известно.
— Тогда ты понимаешь, как нуждаются в помощи эти дети. То, чем мы занимаемся, — это обеспечиваем им место, где они могут жить, и начинаем процесс возвращения им детства, давая им возможность снова почувствовать себя детьми. До этого ведь происходило вот что: они приходили из дому, где было восемь или десять жен и тридцать — сорок детей…
— Иногда и того больше.
— Да, иногда больше. А потом их бросали в приемную семью, отсылали в школу-пансион и заявляли: «Ах, с этими детьми теперь все в порядке». Но с ними вовсе не было все в порядке. У этих детей совершенно уникальные проблемы, и мы стараемся помочь им вписаться в нормальную жизнь. Между прочим, как тебя зовут?
Я сказал.
— А тебя?
— Келли. Келли Ди.
Келли провела меня по верхнему этажу, показала мальчишечью спальню с узкими койками, общую умывалку и туалет, комнату отдыха с ящиком, полным дивидишек, и с полками потрепанных книжек в бумажных обложках. Она уже вела меня вниз по лестнице, когда вдруг остановилась на площадке и указала на витражное окно. Солнце било в стекло, освещая улей, кусочки стекла были толстые и гладкие и белые и золотые.
— Правда, замечательно красиво? — спросила Келли. — Это оригинальное стекло, со времен постройки дома, тысяча восемьсот семидесятые годы. В наших местах витражные стекла тогда были большой редкостью. Окно это теперь довольно знаменито. Ты знаешь, кто такая Энн Элиза Янг?
— Понятия не имею.
— Она была одной из жен Бригама. Она некоторое время жила в этом доме, до того как развелась с мужем. Энн Элиза всегда говорила, что он вставил это окно, чтобы его соглядатаям было легче найти ее дом. Доказательств, что это правда, нет, зато как раз это и делает дом сегодня таким известным. Во всяком случае, она не отступила и начала крестовый поход, чтобы положить конец многоженству.
— Думаю, у нее ничего не вышло.
— Нет, совсем наоборот. Она сыграла большую роль в том, чтобы вынудить Церковь отказаться от полигамии.
Экскурсия закончилась, и мы, вернувшись в кабинет Келли, сидели в ожидании, пока появится директор.
— Как давно ты здесь работаешь?
— Фактически я просто волонтер. Я здесь на полной ставке только летом и два дня в неделю во время учебного года. Я пишу магистерскую работу в Университете Бригама Янга. По истории. Гендерные исследования. — Она произнесла это с оттенком гордости или, может, протеста. — Вот так я и связалась с этим домом. Я пишу работу об Энн Элизе Янг. Поэтому и услышала — впервые — о том, что сейчас происходит с многоженством. Я и представления не имела… Я хочу сказать, я слышала всякие истории про места вроде Месадейла, но никогда и думать не думала, что на самом деле может быть так плохо, как все о том рассказывают. В то время я была совершенно погружена в свое исследование. Из-за того что я пишу о девятнадцатом веке, это все связано со старыми документами и текстами, ну, знаешь — сидишь, копаешься в архивах. Я очень много узнавала, но одно мне было невероятно трудно понять: ее гнев, то есть гнев Энн Элизы. Она испытывала настоящую ярость к Бригаму и к Церкви СПД из-за многоженства. Ярость не в смысле злобности, но она как бы вела яростную духовную битву. Все прошедшие годы очень многие Святые — они вроде просто отмахивались от нее как от этакой обозленной бывшей жены, но тут крылось гораздо больше, чем обида. Энн Элиза была вроде женщины с миссией, так сказать. Это стало ее верой, а для меня эта идея оказалась очень интересной, понимаешь, — отказаться от одной веры ради другой, да еще такой, совершенно противоположной тому, во что ты верила раньше… Потом я подумала — знаешь, — что самым лучшим способом понять, что чувствовала Энн Элиза, по-настоящему понять, почему она была так возмущена и оскорблена, станет настоящее понимание, чем для нее в реальности было многоженство. Поначалу мой ум просто не способен был все это охватить, то есть, я хочу сказать, я ведь самая обыкновенная девушка, СПД, как все, с мамой и папой, и старшим братом, и младшей сестренкой, и собакой по имени Лили. Конечно, я повидала мир, когда была на миссии, — вот, видишь, это я в Нью-Йорке, в который я абсолютно влюбилась. Может, это время, проведенное на миссии, помогло мне осознать, что единственный способ понять людей — это их выслушивать. Ну, во всяком случае, я решила, что мне надо познакомиться с кем-то, кто вышел из того мира, кто мог бы помочь мне понять, через что прошла Энн Элиза. Вскоре я нашла веб-сайт 19thwife.com и договорилась об интервью с женой многоженца.
