– двойное небо
три звезды – алмазная стрела
на снегу – алмазная стрела
вздрогнула двойная луна
высоко двоится белая тень
вздрогнуло мое двойное небо
алмазная стрела пронзила тень —
мою двойную тень на снегу.
Жанр молитвы в поэзии Сапгира (стихотворение «О себе») представляет еще один вариант самоописания:
дышу на бумагу
блаженно рукой помаваю
и славлю дыханьем Тебя
наверно я самый
из них сумасшедший —
из них нищих духом
и попросту бедных
с их тощими книжечками
и кирпичами стихов
Жанровые векторы в поэзии Сапгира становятся разными подходами к описанию субъекта. Перед нами череда стихотворений с поэтической рефлексией по поводу собственной идентичности. Главное, что их сближает, – ощущение раздвоенности личности, сложности «я» как такового. Но понять специфику раздвоенности в каждом конкретном случае помогает жанр, дающий координаты личности в зависимости от самого языка жанра, от содержания и интенции. Всюду герой пытается увидеть себя со стороны, но в любовных посланиях это счастье растворения в другом, в послании, элегиях и сонете – трагедия раздвоенности, в эпиграмме – фарс похожести себя на других.
Интересный вариант жанровой игры и отношения к традиции представлен в книге «Псалмы» (том 2). Отталкиваясь от идеи о том, что все новое – хорошо забытое старое, Сапгир буквально «перепевает» псалмы, насыщая их реалиями современности (напр., «собрания ЖАКТа») и собственными комментариями (в этом контексте и просьба закрыть форточку становится способом акцентировать границы между «блаженным мужем» и грешниками). Комментатор следует логике Псалтири, однако дополняет и развивает тезисы. Так, фрагмент первого Псалма Давида «но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь» получает у Сапгира развитие и поэтическое приращение смыслов:
4. Лампу зажги
хочешь – можешь прилечь
о законе ЕГО
размышляй день и ночь
сосредоточь…
5. И вот —
дерево
омываемое потоками вод:
и ствол
и лист
и цвет
и плод
6. Весь от корней волос
до звезд
ты медленно уходишь в рост…
В целом обращение к традиции выявляет форму, получающую новое содержание или толкование: элегии пишутся стихоподобными фрагментами в строчку, сонеты получают визуальные контексты (история их появления связана с выставкой современного искусства 1975 года, на которой два сонета были нанесены на рубашки), послания не имеют конкретного идеального адресата, псалмы воспринимаются сквозь призму рефлексии героя о реальности. Отталкивание от традиции и одновременно притяжение к каноническим жанрам и структурам сформулировано и самим автором в игровой манере:
…а как заглянешь
в глинистую яму —
рты набитые землей
…Господи а это нам за что?
…сразу пятистопным ямбом
заговоришь. («Конец и начало»)
Обращение к традиции маркировано заглавиями. Так, «Розовый автокран» (вроде бы нарочито «детское» заглавие книги) становится своего рода «Мойдодыром», восстанавливающим мировое равновесие:
не злись постоянно
не обижай ближних
розовый автокран
к тебе приедет
издалека
но очень быстро
да он уже за углом
Одновременно автокран как подробность городских окраин становится линией, незримо присутствующей в пейзаже и структурирующей его, как путник в картине. Неслучайно первое стихотворение (в книге «Розовый автокран») называется «Линия», отсюда же и ощущение незримого присутствия (неважно чего, автокрана, человека или ангела, иногда всех их одновременно):
и в самом небе за окном
сквозит
прозрачней чем хрусталь
насквозь —
машины птицы солнце —
сокрыт от глаз
но очевиден
Заглавие может становиться своего рода «обманкой», поверхностной характеристикой; так, «Путеводитель по Карадагу» отталкивается от традиции путеводителя и знакомства с достопримечательностями, но акцент делается не столько на экзотике Крыма, сколько на рефлексии по поводу поэтической сущности, впрочем, также заданной традицией Овидия – Мицкевича – Пушкина – далее везде. Сапгир выявляет границы возможностей трансформационно-тавтологического метода, в элегической манере описывая не видимое, а то, что стоит за ним, своего рода зеркальное отражение, не существо, а связанную с ним сущность:
если в течение жизни каждый ваш шаг
каждый ваш шаг снимать на пленку
снимать на пленку и потом смонтировать
смонтировать несколько серий
несколько серий человеку на экране
человеку на экране будет стыдно
будет стыдно на себя смотреть
на себя смотреть – одно и то же
одно и то же – и все повторяется
все повторяется – и стыдно на себя. («Феномен»)
В IV том (в рубрике «Стихи разных лет») помещены переводы Г.Сапгира из эстонской поэзии, по преимуществу про птиц или с использованием фольклорных сюжетов. Переводы обнаруживают интонации оригиналов, но включают и творческие эксперименты, близкие самому Сапгиру (скажем, нарочито неточную рифму).
В том входит также «жанровая»проза Сапгира – роман «Дядя Володя», сюжет которого строится на идее множества реальностей, это своего рода «сад расходящихся тропок», каждая сюжетная линия которого приводит к пониманию – или непониманию – всех остальных «реальностей». Идея множественности миров в тексте реализуется буквально, поскольку герой живет во множестве времен и пространств и переходит границы почти играючи, а нестыковки в логике развертывания событий объясняются узостью мышления воспринимающих историю жизни дяди Володи. «Даль свободного романа» персонализируется и претворяется в правилах свободного рассказывания (поскольку мы видим мир глазами героя, мир и есть текст).
Продолжает Сапгир и эксперименты на стыке поэзии и прозы, причем игра «поэзия/проза» становится вариантом жанровой игры: автор смещает правила поэтического нарратива, дополняет значение звучанием, причинно-следственные связи метафорическими подтекстами.
В данном томе встречаются и варианты игры на границе лирики и эпоса (так, в цикле «Короткие рассказы» сюжет трансформируется в лирический и создает основу для стихотворного фрагмента):
но знаю в плане возможного
в тонких слоях бытия
еще едет и рушится
громоздкий автобус
в сад —
бесчисленное количество раз
(отражение неба и зелени
сыплется тонким стеклом)
свилеватая ткань дерева
руки бедра
раздирается на волокна
пронзительные женские крики —
не обошлось
Та же, что и в романе «Дядя Володя», идея: множество реальностей, дробящееся, как в
