чтобы тот удалил своего воспитанника, который, разинув рот, стоял в углу, и нимало не сокрушаясь горестным зрелищем. Вслед за сим, обождав, покуда первый приступ отчаяния друга моего стал проходить, я мягко оторвал его от предмета его скорби и повлек в другую комнату, хотя он столь сильно сопротивлялся, что я вынужден был обратиться за помощью к его камердинеру.
Однако через несколько минут он опомнился и, заключив меня в объятия, вскричал:
– Поистине дружеская услуга! Не знаю, как вы сюда попали, но само небо послало вас, чтобы я не сошел с ума… О Мэтью! Я потерял мою дорогую Хэрриет!.. Бедное, кроткое, нежное создание! Сколь горячо, какой чистой любовью любила она меня! Двадцать лет она была мне верной подругой!.. Она ушла… Ушла навеки! О небо! Где она? Но смерть не разлучит нас!
Возопив, он бросился назад в комнату, откуда я привел его, и с большим трудом удалось его удержать. Согласитесь, что я поступил бы глупо, ежели стал бы уговаривать человека, который плетет такой вздор. В подобных случаях надлежит ждать, покуда бурный поток чувств постепенно иссякнет. Я попытался отвлечь его внимание и незаметно перевести разговор на другие предметы. В душе моей я был весьма обрадован происшедшим событием и разглагольствовал с таким необычным увлечением, что добился успеха.
Спустя несколько часов он достаточно успокоился для того, чтобы внимать доводам рассудка, и признал даже, что само небо пришло ему на помощь для спасения его от бесчестья и разорения. Но, дабы он снова не впал в слабодушие, оставшись в одиночестве, я ночевал с ним в комнате на принесенной для сего раскладной кровати; поступил я правильно, приняв такие меры предосторожности, так как он вскакивал несколько раз с постели и снова стал бы безумствовать, ежели бы меня не было.
На следующий день он уже был в состоянии говорить о домашних своих делах и предоставил мне полную власть над домом, чем я и воспользовался тотчас же после того, как он одобрил составленный мною для его благополучия план.
Он намеревался покинуть дом немедленно, но я воспротивился сему. Я нимало не желал споспешествовать преходящему его отвращению к дому, которое легко могло перейти в постоянную неприязнь, ибо решил, ежели удастся, привязать его накрепко к его пенатам. Я отдал распоряжение, чтобы похороны были скромны, сколько это было возможно, не нарушая пристойности; в Лондон я написал, чтобы все вещи в его городском доме оценили и объявили хозяину дома от Байнардова имени, что он на Благовещение освободит помещение; я приказал сделать в усадьбе опись всего, что там было, включая лошадей, кареты и конскую сбрую; сына Байнарда я отослал к жившему поблизости священнику в пансион, куда поехал он охотно, как только узнал, что освободится от своего воспитателя, которого мы уволили.
Тетка все время была угрюма и не являлась к столу, хотя Байнард навещал ее ежедневно в ее комнате; там она только и делала, что болтала с горничными и другими слугами; но как только племянницу ее похоронили, села в карету и уехала восвояси. Однако же перед отъездом она уговорила мистера Байнарда подарить гардероб племянницы ее горничной, и, стало быть, сия шлюха получила все наряды, кружева, белье своей умершей хозяйки, каковые вещи, по самой дешевой оценке, стоили фунтов пятьсот.
Первым делом я распустил легион лишних слуг, которые столь долго высасывали жизненные соки из моего друга – толпу бездельников, таких наглых, что они даже к своему хозяину относились с оскорбительным небрежением. Все они были наняты женой его, стараниями ее горничной, и только сих двух женщин они признавали хозяйками. Поэтому я весьма порадовался, очистив дом от этих трутней. Горничную умершей, а также другую служанку, камердинера, дворецкого, француза-повара, старшего садовника, двух лакеев и кучера я уволил и немедленно выгнал из дома, уплатив им за месяц вперед жалованье, ибо об увольнении не было им объявлено заранее. Оставил я кухарку, помогавшую французу-повару, одну служанку, старого лакея, форейтора и младшего садовника.
Так-то я сразу снял с плеч моего друга тяжелое бремя расходов, и он едва мог поверить собственным своим чувствам, когда внезапно получил такое облегчение. Но все же сердце его было еще подвержено приступам любви, которые возобновлялись по временам и исторгали у моего друга вздохи, слезы и горестное сетование; однако эти припадки становились все реже и слабее, и в конце концов рассудок его одержал полную победу над слабостью его характера.
При тщательном исследовании его дел выяснилось, что его долги достигают двадцати тысяч фунтов, из которых восемнадцать тысяч он получил по закладной на свое имение, а поскольку он платит по ней пять процентов годовых и несколько ферм у него не сданы в аренду, то от своих угодий он получает в год не больше двухсот фунтов чистого доходу, не считая процентов с приданого жены, сумма коих равна примерно восьмистам фунтам. Чтобы облегчить тяжелое его бремя, я измыслил такое средство: объявленная уже продажа с аукциона драгоценностей его жены, лишнего его серебра и мебели в обоих домах, его лошадей и карет может дать по оценке две с половиной тысячи фунтов наличными, и по уплате этой суммы долг будет равен восемнадцати тысячам. Я взялся достать ему десять тысяч по четыре процента, что позволит ему сберечь на процентах сотню фунтов в год, и, может быть, нам удастся добыть на таких же условиях остальные восемь тысяч. По его словам, ему надобно для жизни в деревне триста фунтов в год; у него есть сын, за воспитание которого надлежит платить; посему положим ему на жизнь пятьсот фунтов; стало быть, остается каждый год сумма в семьсот фунтов для погашения основного долга и уплаты процентов, а к сему мы можем смело прибавить фунтов триста, ежели он снова сдаст в аренду фермы, которые ныне у него в забросе. Итак, годика через два у него будет свыше тысячи фунтов в год для погашения долга в шестнадцать тысяч.
Без промедления мы начали отбирать вещи на продажу, пригласив одного лондонского оценщика, а ради того, чтобы в доме никто не сидел без дела, приступили ко всяческим переделкам внутри дома и снаружи. С полного согласия Байнарда я приказал садовнику отвести ручей в прежнее русло, чтобы оживить изнемогающих наяд, столь долго томившихся от жажды среди сгнивших корней увядших листьев и сухих голышей. Кустарник обречен на истребление, а поляна для увеселений будет снова обращена в пашню и пастбище. Даны были распоряжения снова огородить сад позади дома и посадить хвойные
