жгут? – спросил Сантьяго в спины зрителей.
– Еврея, – не оборачиваясь, ответили ему. – Притворялся благочестивым католиком, а втайне вершил свои гнусные обряды.
– От святых отцов скрыться невозможно, – добавил кто-то. – Поделом ему, поделом, Бога нельзя обманывать.
– Зачем Испании чужеродцы? – сердито воскликнул кто-то из толпы. – Выгнать их всех, да побыстрее. Мало нам собственных еретиков?
Ветерок принес от костра пылающее дыхание пламени, добавив его к полуденному зною, еретик на костре захлебнулся плачем и стих, вонь паленого мяса наполнила площадь. Сантьяго захотелось укрыться от жары в прохладном полумраке собора, и он направился к его высокому входу.
Ереси не место на святой земле Испании, да, тут он согласен с инквизицией. Его всегда пугала эта мрачная институция церкви, но добрая улыбка отца Бартоломео заставляла верить в лучшее. Верить, что отцы в сутанах с капюшонами, оставляющими в тени лица, действуют во благо родины, народа и веры.
На ступенях, ведущих к собору, сидел кадисский сумасшедший по кличке Амен. Никто не знал, сколько ему лет, годы, проходя мимо, не старили его. Сантьяго помнил нищего, сколько помнил себя самого: с кудлатой седой шевелюрой, полураздетого в любую погоду, с позеленевшим медным крестом на груди и в деревянных башмаках на черных от грязи босых ногах. Кличку свою он получил за постоянное повторение слова «амен». Им он отвечал на любое обращение, на случайно услышанную фразу, на лай собаки, воркование голубя, удары грома, колокольный звон.
– Его душа уже перешла в иной мир, – как-то объяснил Сантьяго падре Бартоломео, – и только бренная оболочка застряла в нашем. Он видит, что все от Господа, любое слово и дело вершатся в соответствии с Его волей, и поэтому на все говорит «амен».
Проходя мимо, Сантьяго бросил в раскрытую ладонь нищего мелкую монетку. Тот сжал ладонь, искоса глянул на Сантьяго, но вместо «амен» отрицательно повел головой.
– Этим не отделаешься, – произнес он дребезжащим голосом. Сантьяго замер. Нищий никогда не заговаривал не только с ним, но и вообще с кем бы то ни было.
– Хорошо, – сказал он, доставая монету покрупнее. – Столько хватит?
– Нет, – ощерил зубы нищий, хватая деньги.
– Чего же хочешь?
– Душу давай!
– Не много ли ты просишь? – улыбнулся Сантьяго. Непомерность требования сумасшедшего рассмешила его.
– Тогда на костер! – жарко прошептал нищий. – На костер, немедленно на костер!
Он встал со своего места и побрел через площадь, направляясь к ближайшей харчевне.
– Бедный дурачок, – прошептал Сантьяго. – Наверное, давно голодным ходит. Ну, на эти деньги его накормят до отвала.
Он переступил порог собора и спустя несколько мгновений погрузился в тишину и прохладу. Сантьяго приходил сюда каждое воскресенье на протяжении многих лет и знал тут каждую плиту, каждую скульптуру и картину, как знают страницы любимой, много раз читанной книги.
За последним рядом пустых скамеек он заметил коленопреклоненную фигуру и сразу узнал падре Бартоломео.
«Он ведь входит в трибунал инквизиции, – подумал Сантьяго. – Видимо, следил за выполнением приговора».
Он подошел к падре и опустился рядом с ним на колени. Тот повернул голову, улыбнулся, и от этой улыбки у Сантьяго стало легко на сердце.
«Все-таки он святой, – решил Сантьяго. – Иначе чем объяснить такое воздействие на меня? Ведь только что было тяжело, плохо и неприятно, но стоило лишь заглянуть в глаза падре, и все перевернулось».
В соборе витал запах горелого мяса. Падре Бартоломео закончил молиться, поднялся на ноги и перекрестил стоящего на коленях Сантьяго.
– Благослови тебя Господь, дитя мое, – мягко произнес он. – Надеюсь, ты принес мне добрые вести. Ферди нашелся?
– Пока еще нет, святой отец. Ваш человек вывел меня на одного мальчика, но это оказался не тот.
– О-хо-хо, грехи человеческие, – тяжело вздохнул падре Бартоломео. – А как ты оказался на площади, Санти?
– Совершенно случайно. Возвращался от Гонсалеса и…
– В нашем мире не бывает случайностей, – строго произнес падре. – Все предусмотрено и учтено Богом. И сюда Он привел тебя с определенной целью.
– С какой же? – полюбопытствовал Сантьяго, поднимаясь с колен. – Честное слово, отец Бартоломео, я ни о чем не думал и не строил планов, просто оказался на площади и…
– Иисус привел тебя ко мне, – оборвал его падре. – Я не хотел рассказывать, мой мальчик, но Бог настаивает.
Он тяжело вздохнул.
– Ты чувствуешь запах гари, Санти?
– Еще бы!
– Я желал, чтобы мир, в котором ты живешь, был добрым и светлым. Но ты вырос, возмужал, – он с гордостью оглядел воспитанника, – и должен знать правду. Горькую, безжалостную правду.
Он снова тяжело вздохнул, словно не решаясь начать.
– Знай же, Сантьяго де Мена, что на еврейскую пасху, по обычаям этого народа, в мацу, ритуальные сухари, которые они едят, должна быть подмешана кровь невинного христианского мальчика. Теперь ты понимаешь, почему пропадают дети определенного возраста.
Сантьяго оцепенело посмотрел на святого отца.
– Но пасха весной, а сейчас только лето!
– Они специально откармливают детей, чтобы сделать их полнокровнее. Как мы откармливаем гусей или баранов. Поят их сладким вином, заставляют побольше спать, а перед пасхой подвешивают за ноги, перерезают горло и выдавливают всю кровь до последней капли.
– О, звери в облике человечьем! – вскричал Сантьяго. – Как же земля выносит такие создания?!
– Не зря благочестивый король Фердинанд и милосердная королева Изабелла недоброжелательно относятся к этому жестокому племени, – рассудительным тоном ответил падре Бартоломео. – Я слышал, наши благословенные монархи подумывают избавиться от него навсегда, сделав объединенное королевство полностью католическим.
– Но почему, почему? – Сантьяго представил себе Ферди, висящего вниз головой над тазом, полным алой крови, и задрожал от злости и боли. – Какой в этом смысл, почему нужно подмешать кровь в тесто?
– Нипочему, – ответил святой отец. – У этого нет никакого разумного объяснения. Просто они такие. Когда волк перекусывает горло ягненку, он не думает ни о добре, ни о зле. Таким он родился, так устроен и не может жить по-другому.
– О нелюди! О звери! Зачем добрый Бог их создал?
– Чтобы испытать нас. Показать, кем может стать человек без Спасителя.
– Отчего же медлит святая инквизиция, отчего не казнит убийц и мучителей?!
– Нет прямых доказательств. Они ловкие и хитрые и весьма умело скрывают улики. Мы, католики, поборники справедливости и правды. Вера запрещает нам наказывать преступника без доказательств, хоть его вина и кажется очевидной. Справедливость – вот что завещал Иисус! – Падре взглянул на противоположную стену собора, где красовалось огромное распятие, и перекрестился. – Даже к врагам, даже к тем, кто Его предал и продал. Поэтому евреям до сих пор удается избежать возмездия. Но близок час, карающий Бог все видит, все слышит и отомстит за кровь невинных!
– Так вы хотите сказать,
