Книга Полихромный ноктюрн - Ислав Доре

— Грудное молоко…

— Стоп. Всё, я понял. Остановимся на этом. Но звучит как тост…

Спустя две бутылки, Садоник встал на ноги ровно и произнёс: — Время на исходе. Пора. Если я выйду отсюда — мы снова станем врагами…

Вальдр встал напротив.

— Скажешь что-нибудь напоследок?

— Пусть наш виток будет последним. Покажите ложному богу…всю его ложность.

— Мог бы и лучше, но хорошо. Их смерти не будут напрасны, обещаю тебе.

Садоник улыбнулся и тихо произнёс: — О большем и не смею мечтать…

21. Обеззараживание

На углу улицы Вель собралась беспокойная толпа. Двуногие мотыльки слетались на голос человека, что стоял на деревянной площадке с двумя парами ножек-подпорок, они возвышали её над землёй. Новоявленный лимн громко вил своим широким ртом хитросплетённые речи, наполнял их жгучим презрением, стараясь придать им свойство лесного пожарища в жаркий солнечный день, чтобы его слова быстрее распространялись и достигали ушей местных жителей. Толпа медленно, но ширилась. Заметив некий рост, мужчина средних лет нацепил головной убор — двуугольный треугольник. Делал это неловко, казалось, хотел побыстрее скрыть замёрзший пруд, окружённый деревьями-волосами, на своей почти лысой голове. Несущий правду глашатай старательно находил хлипкие доказательства правильности действий Министерства; пытался оправдать каждое прозорливое решение Наместника. Разведя руки в стороны и глубоко вздохнув, рассказал о событиях в миролюбивом городке Фавилл. Но не просто рассказал, а поведал подлинную истину без всяческих кривотолков и намеренных искажений от злых языков.

Самонадеянный претендент на должность лимна втаптывал в словесную грязь всякий помысел обратиться к глубинам так называемых знаний. Интонацией проводил жирную черту, подчёркивал всю важность выбора Министерства следовать за Сахеланом по его тропам. И, конечно же, не забывал приплести желания покойного Государя Венн. В представлениях говоруна любые отклонения приводили только к медленному погружению тела в выгребную яму ошибок. В качестве наглядного примера рассказывал о неудачах лекарей, которые те терпели до того, как научились влиять на чаши весов жизни-смерти. Приверженцы науки, шаг за шагом, шли по телам своих ошибок и постепенно расширяли горизонты знаний; улучшали навыки, инструменты и в результате накидывали больше аргументов, вынуждая левую сторону перевесить правую. Но всё же, на нескольких исцеленных всегда находился тот, кому помочь не удалось. В смерти часто винили лекарей, которые так и не стали творцами чудес. Сторонние наблюдатели «сидели на мягких скамьях», смотрели на искателей знаний, отклонившихся от пути Первого Слышащего. Предлагая припарки и пиявок как средство от всех болезней, с презрением озвучивали свои догадки. По их мнению, самыми распространенными причинами гибели подопечного были — нехватка веры во Все-Создателя или скрытые корыстные намерения лекаря. По крайней мере, про последнее шептались люди, а правду хоронили под собой слухи разного качества.

— Лекари? Они коо-перируют… ко-о-пируют нашими страданиями! — С непроизвольным повторением выкрикнул тот, вышагивая по площадке. — Им нравится наблюдать за нашей агонией! Они спасают жизни? Бросьте! Они за кошель сделают всё! И вообще, заблудшие овечки не способны управлять великой силой… Не им решать… кому жить, а кому… умереть!

Когда торжествовала жизнь, и чей-нибудь брат приходил в себя после полученных ранений, то такие, как лимн, считали это результатом вмешательства Великого Зодчего. Верующие во вмешательство свыше приговаривали, что присутствие почти осязаемого голоса способно даровать второй шанс даже самым обречённым. И тут находили опору для своих мыслей, потому что некоторые выжившие рассказывали о тёплых огнях, с придыханием описывали город, состоящий из заботливого света Творца. Счастливчики толком не помнили увиденное, но в образовавшейся пустоте тяжело пульсировало чувство того, что они видели нечто непередаваемое. Кто знает, кто знает. Самым наглядным подтверждением являлись перемены, которые происходили внутри немногих спасённых; те ни с того ни с сего изменялись. Например: задира вдруг становился спокойным, извиняясь за своё поведение, искал способы помочь окружающим. А такие вывороты, как всем известно, невозможны, не бывает так, что буйный пёс в одночасье превращается в добродушного телёнка. А если уж такое и случилось — это точно последствия прикосновения Творца.

Разумеется, имелась и обратная сторона. Когда чуда не случалось, агония выжигала бедолаг изнутри, как оно происходило с теми, кто стал носителем Поветрия времени. Рассудок раскалывался на бесчисленное множество осколков искривленного зеркала из-за пребывания в объятиях жгуче-грызущей боли. Искатели из Оренктонской Академии полагали: подлинная причина безумия ронохов таится в запретных знаниях, которые им удавалось выловить из потоков болезнетворных видений; и также уточняли, что не каждый безумец — ронох, запертый в собственных воспоминаниях.

— Коо-о-пирующие лекари, белперы, — едва внятно прогудел лимн. — Я продолжу о них позже. Сперва услышьте меня! Не придавайте большого значения воплям этих бедолаг, а просто ведите их к уст-ам. Они знают что делать. Будь мы в Столице, их место было бы в специальных лекарнях. А тут их нет… так что ведите только к уст-ам. Хотя… не только в Столице… — дал наставление новоиспечённый говорун, продолжая нести свою правду. — Помните! — заорал мужичонка в угольной шляпе. — Знания лишают мысли покоя. Вынуждают их гореть, как пламя вынуждает гореть дерево. Знания заставляют сомневаться в воле Голоса за стеной. Будьте свободны от поводка знаний! Бойтесь многоликих знаний! И слушайте Голос за стеной, — повторил он слова Министра и удивился тому, что ни разу не запнулся.

Некоторые местные жители внимательно слушали неизвестного глашатая, а некоторые наоборот, долго зевая, пытались обнаружить причину своего присутствия перед этой площадкой. Но все трепетно слились в единое-большее, когда речь зашла о Церкви Примуулгус и о Голосе за стеной, чьи не всегда слышимые и не всегда понятные слова несли самоотверженные уст-ы,

— Чтобы применять грязные кровавые знания, нужно разрешение от Понтифика Примуулгус! — завопил всё тот же. — Только мудрый надзор сбережёт нас от падения. Но а эти еретики-отщепенцы возомнили, что могут вмешиваться в людские тела! Они не вправе изменять сроки отведённой нам жизни! Министерство не потерпит подобного! Не белым перчаткам решать, кому жить, а кому умереть. Но если же они это делают… да ещё и таким наглым образом, то это значит только одно… они приспешники Анстарйовая! Точно! Я раскрыл их секрет прямо перед вами! А этот Шестипалый…

Скороспелый и недозревший отголосок дела некогда живого лимна по прозвищу «Широкая глотка» начал обвинять Бургомистра в связях с тёмными силами, которые подлым обманом вынудили Оренктон, да и весь Оринг, присоединиться к восстанию против своих же братьев верных Министерству и замыслу Наместника Садоника.

Крикливый мужичонка, постоянно поправляя свой головной убор, сорвал знамя союза Артсинтиум,