консервантов, эмульгаторов и прочих усилителей всего и вся, добытых из волшебных плодов чудного древа «Кофе три-в-одном», девушка провела с «пользой» — залипла на часы усталым взглядом, завороженно слушая, как чудо китайского производства меняет тональность сипа по мере того, как нагревается вода. «Надо купить новый…» — пролетела вялая мыслишка на краю усталого сознания девушки. Впрочем, стоит отдать ей должное — такая мысль у нее проскальзывала постоянно, точнее, как только девушка начинала греть воду. Заварив кофе, она с удовольствием сделала небольшой глоток. «Мадемуазель знает толк в извращениях» — как-то раз выразился ее бывший, застав за употреблением сего выкидыша кофейной индустрии. И да, ей получившийся раствор не то чтобы нравился, но достаточно сильно бодрил… Ну и, моментами, вкус его был довольно притягательным, хоть и немного приторным. Допив с довольным видом собственноручно изготовленный напиток, девушка достала из все того же стола ключи от манипуляционного кабинета. Ей предстояла долгая и кропотливо-нудная заправка шприцев лекарствами, подготовка капельниц и сортировка таблеток всех форм и размеров. Еще более нудная работенка наступала после проведения всех положенных с пациентами процедур — промывка и замачивание в дезинфицирующем растворе игл шприцов, систем для переливания инфузионных растворов и использованных ватных тампонов. «А еще нужно отчеты по использованию наркосодержащих средств писать…» — девушка подвела черту под своими размышлениями столь унылой мыслью. Увы, бюрократия вечна и неистребима…
Сложив последний заряженный морфином шприц под стерильную пеленку стола-подноса, девушка аккуратно положила пустую ампулу в металлический контейнер, после чего заперла его в древний тяжелый сейф — не дай Бог, пропадет хоть одна использованная ампула — потеря премии покажется невинной шуткой, по сравнению с тюремным сроком. Сняв и выкинув в специальный контейнер перчатки, она тщательно вымыла руки, обработав их антисептиком, перед тем как натянуть свежую пару синеньких медицинских перчаток. Прихватив стерильный стол, девушка толкнула дверь. В уши ввинтились звуки хосписа, роняя настроение девушки ниже некуда — стоны буквально заполнили собой ее черепную коробку, вытесняя любые мысли. Чертыхнувшись, медсестра заспешила к самому тихому больному, находящемуся уже одной ногой в могиле. Обычно именно с этого пациента она начинала все свои обходы — есть время настроиться на рабочую волну, не отвлекаясь от процесса на стоны боли… Уже входя в палату к больному, она заметила, что пациент решил в этот раз не вести себя по-людски и, не дожидаясь утра, когда придет полноценная смена медсестер с санитарками в купе, просто и незатейливо нагадил, причем от души. Мысленно грязно матюкнувшись, девушка обреченно отложила лоток с лекарствами и потопала за «мыльно-рыльными» принадлежностями. Отмыв засранца до скрипа и перестелив постель, она унесла тазик с вонючей водой и тряпками в ближайший туалет и заодно тщательно вымыла руки с мылом. Поставив полумертвому пациенту капельницу с «питанием», девушка прошла в следующую палату…
Край горизонта уже начал светлеть, звезды неумолимо тускнели, выцветая под натиском ненавистного дневного светила. За этот обход девушка выдохлась как никогда до этого — казалось, все кое-как цепляющиеся за жизнь пациенты вознамерились вымотать ее целиком и без остатка. То вена лопнет, не выдержав длительной нагрузки от капельницы, и приходится долго и упорно нащупывать новую вену, чтобы вколоть иглу катетера под аккомпанемент стонов, то различные сюрпризы «в постель», после которых девушка начисто вымывала пациентов, перестилая постельное. И все проблемы пришлось решать ей в одно лицо, что отняло неприличное количество времени. Девушка занесла в манипуляционный кабинет стол-поднос, прихватила здоровенный, немного ржавый штатив для капельниц, уже готовый к использованию, и не спеша потянула его в самую крайнюю палату. Ноги ее нещадно гудели, голова была тяжелой-тяжелой… Девушка механически заправила непослушную прядь челки за левое ухо, глубоко выдохнув, будто желая этим действием прогнать из тела накопившуюся усталость и напряжение. «Так, возьми себя в руки, Алина, осталась всего одна палата…» — вяло начала убеждать саму себя девушка. — «Федор сейчас тихий, проколотый курс тяжелых транквилизаторов дает гарантию, что и дальше так будет, так что бояться нечего… Там-то всего капельницу поставить, да проверить показатели дыхания и пульса. Ну, максимум, кислородную маску натянуть…» Последний приведенный самой себе аргумент слегка взбодрил Алину. Но ненадолго. Да, пусть пресловутый Федор и был крайним пациентом на проведение терапевтических процедур, но уж образцовым поведением он не отличался — совсем недавно именно он пытался отгрызть у девушки ухо! Немыслимая наглость! Причем такая нездоровая активность пациенту была совсем несвойственна — молодой парень, разбившись на мотоцикле, провалялся овощем в их «заштатном» хосписе без малого шесть лет. Первый раз он пришел в себя полгода назад, кое-как прохрипев «Всех убью, один останусь», после чего вновь погрузился в кому на шестьдесят дней… А после этого срока больной очнулся кровожадным монстром, кидающимся на персонал хосписа. Правда, обычно хватало его ненадолго — минуту (край, две), по окончанию которых у него, бывало, пропадали все признаки жизни на те же минуту-две.
Девушка уже давно привыкла, что некоторые больные жутко кричали от боли, когда к ним лишь прикоснешься, привыкла видеть в мутных от наркотиков глазах сплошное безумие и безнадежное отчаяние, научила саму себя не обращать внимание на смерть пациентов, на их проблемы и чаяния. Тщательно выращенная броня цинизма и похуизма бережно хранила разум Алины от дерьма и грязи окружающего мира. Но в тот злополучный день поведение пациента пробило своеобразную защиту, напугав девушку до грязных трусиков — глаза Федора буквально излучали ясный и чистый разум. Он не был безумен, о нет! Мужчина явно находился в своем уме и намеренно хотел вкусить плоть ближнего своего. Алину после этого случая долго мучили кошмары, как во сне, так и наяву — сиплое дыхание мужчины на своей шее, зубы, которые твердо вцепились в ее ушко, сухие и тонкие пальцы, неожиданно сильно впившиеся в ее запястья… В тот момент она впала в ступор, растерявшись от столь резкой смены обстановки, но все-таки смогла перебороть себя и просто заговорила. Тихо, вкрадчиво и ни о чем. Ей хотелось жить, и это желание давило на ее речевой центр, заставляя изрекать всякую ерунду. Неизвестно, что сыграло решающую роль — ее тихий, умиротворяющий тон, или же общая усталость организма больного, но тот ее отпустил, после чего выключился. Полностью выключился, как будто тот же самый холодильник от сети отключили, — ни дыхания, ни пульса, а тело ледяное-ледяное… Она даже не успела повторно перепугаться (все-таки не каждый день на твоих глазах умирает человек, причем так просто и незатейливо), как вдруг тело пациента выгнулось дугой в мышечном
