удавалось обманывать ангела Азраила,[78] но недалек тот час, когда он все же явится и заберет мою душу.
— Тетя Шаима, не говори так! — Я прижалась головой к ее плечу.
— Ба! — рассмеялась тетя и потрепала меня по щеке. — Все, что удерживало меня в этом мире, — желание быть поближе к вам, девочки, присмотреть за вами, помочь вам. Остальное для меня не имеет большого значения. Но я не смогу до бесконечности ускользать от моего ангела смерти. Это как в той истории о старике. Я рассказывала историю о старике?
— Нет, тетя Шаима, ты рассказывала только историю про бабушку Шекибу.
— Ах да! Надеюсь, история Шекибы кое-чему научила тебя. В конце концов, ты ее прапраправнучка. Помни, эта история — не волшебная сказка. Ты — потомок Шекибы, в твоих венах течет ее кровь, и твой дух унаследовал силу ее духа. Всегда ходи с высоко поднятой головой. Мне хочется верить, что все, чем я поделилась с вами, поможет вам обрести мудрость и смелость. — Тетя Шаима тяжело вздохнула, вздох перешел в мучительный кашель. Ей понадобилась целая минута, чтобы прийти в себя и продолжить: — Я постаралась рассказать историю Шекибы твоим младшим сестрам. Ты уже знаешь: Рохилу скоро выдадут замуж. По-моему, в новом доме ей будет неплохо. Семья ее мужа — простая и вполне достойная. Ситара останется одна с родителями. Хотела бы я поручить тебе присматривать за ней. Но понимаю: если бы между вами выросла гора до небес, вы и то были бы ближе, чем теперь. — Тетя Шаима бросила взгляд на дом Абдула Халика. Мы сидели на нашем привычном месте, в укромном уголке двора. — Эти стены словно сомкнулись над тобой и держат, цепко держат, следя за каждым твоим шагом. Все, что тебе довелось пережить здесь, многому научило тебя, но главное — невзгоды должны сделать непреодолимым твое желание не стоять на месте. Помни, что говорит нам Аллах: начни двигаться, и Мое благословение будет с тобой.
Я попыталась заверить тетю Шаиму, что поняла и запомнила все, о чем она нам рассказывала, и что быть потомком Шекибы — для меня не пустые слова. Я горжусь моей прапрапрабабушкой.
Однако я никогда не умела выражать чувства. Я просто сидела и смотрела на тетю. И, глядя на нее, я не могла не видеть — моя тетя угасает: и без того хрупкая, она сделалась совсем прозрачной.
Большую часть своей сознательной жизни тетя Шаима посвятила заботам о нас с сестрами. И сейчас тетя вновь оказалась права: находясь здесь, я ничем не могу помочь младшей сестре. Стены этого дома слишком высоки, а поводок, на котором держит меня Абдул Халик, слишком короток. Мне оставалось только молиться о нашей малышке Ситаре.
Бадрия лежала на кровати и ворчала, что ремонт в кабульском доме Абдула Халика затягивается, что ей надоело жить в отеле у всех на виду. Я устала слушать ее жалобы, мне захотелось пойти на улицу, подышать воздухом.
Накинув на голову платок, я направилась к двери. Бадрия взглянула на меня, сердито засопела и отвернулась к стене. Ей явно не хотелось отпускать меня, еще бы — она лишалась единственного своего слушателя. Но мне необходимо было выбраться из душной комнаты и побыть одной.
Щелкнув дверной ручкой, я вышла в коридор. Справа от меня находилась лестница, ведущая в нижний вестибюль и к выходу из отеля, слева, чуть дальше по коридору, раздавались голоса наших охранников. Маруф и Хасан, как обычно, сидели в небольшом холле, которым заканчивался коридор, и оживленно о чем-то спорили. Я видела спину Маруфа, развалившегося в кресле возле журнального столика. Как ни хотелось мне свернуть направо и, сбежав вниз по лестнице, очутиться на улице, я понимала, что, если улизну без сопровождения, навлеку на себя такие неприятности, о которых даже подумать страшно.
Я повернула налево и направилась к холлу. Чем ближе я подходила, тем отчетливее слышала их разговор.
— И ты сказал ему?
— Конечно. А что, по-твоему, я должен был делать? — возмутился Маруф.
— Да поможет ей Аллах! Ну а он что?
— Как будто ты не знаешь, как он реагирует. Орал и ругался. Не знаю, что он с ней сделает, когда вернемся, но в любом случае виноват ты. Ты же ляпнул, что она проводит время с этими двумя наседками, не помню, как их зовут. Кто тебя за язык тянул? Ясно же, что и нам достанется: зачем оставляли ее без присмотра?
— Интересно, а что я мог сказать? Он позвонил, когда ее не было в отеле. Хотел поговорить с Бадрией. Не я, так она все равно доложила бы. А мне он потом шею свернул бы, можешь не сомневаться, если бы понял, что я что-то утаил от него.
— Ну да, да, понятно. Надеюсь, ты ему хорошо объяснил, что она уходила без нашего ведома.
— Еще бы! Послушай, главное, чтобы мы оба говорили одно и то же и твердо стояли на своем: мы ничего не знали, она убегала тайком и болталась целыми вечерами с двумя женщинами, с которыми познакомилась в парламенте. Он поверит. Ты же знаешь, он теперь охладел к ней. А помнишь, какие у него были глаза, когда мы первый раз увидели ее на рынке? Ха, я думал, он прямо там ее схватит.
Маруф захихикал.
— Ну да, а родителям девчонки пошлет записку и сотню афгани!
— Думаю, так и надо было сделать. А он потом столько возился с ее отцом…
— Но ведь ты тоже сначала принял ее за мальчишку. Идиот!
— Ты и сам так думал! — окрысился Хасан. — Она и вправду выглядела как мальчишка.
— И тогда нравилась тебе гораздо больше? — снова поддел его Маруф. — А как тебе ее новая прическа? Что, признавайся, снова разгорелся аппетит?
Я замерла посреди коридора, лихорадочно соображая, что делать дальше. Внутри разлился ледяной ужас: они сдали меня мужу! И каким тоном эти двое говорят обо мне! От обиды и омерзения на глаза навернулись слезы. Мысли путались, несколько секунд я стояла, не в силах унять налетевший вихрь. Постепенно до меня доходило, что именно я услышала.
Как можно тише я отступила назад, к дверям нашей комнаты, и повернула ручку. Затем оглянулась через плечо — заметили охранники, что я выходила? Нет, увлеченные разговором, они не слышали ни моих шагов в коридоре, ни легкого щелчка, с которым открылась дверь.
Оказавшись в номере, я проскользнула в ванную. Сейчас у меня не было сил разговаривать с Бадрией. К тому же она, похоже, уснула.
