Можно сказать, рабочие и радикальная интеллигенция находились в состоянии взаимозависимости. Рабочим, как и крестьянам, требовалось внешнее руководство, чтобы стать политически активной силой. В кружках к ним относились серьезно, как к личностям, многому учили, а некоторые сами осваивали технику «агитации», и это оказывалось полезным в конфликтах с хозяевами. Но между рабочими и интеллигентами оставалась определенная дистанция: рабочие хотели политических перемен, как единственного способа улучшить условия жизни и достичь некоторой степени человеческого достоинства, тогда как интеллигенты желали трансформировать общество. Как заметил Аллан Уайлдмен, для социал-демократа-интеллигента на первом месте стояла «мистика самой революции, образ совершенного общества, очищенного от аномалий существующего порядка, в котором интеллигенция не находила для себя места. Рабочее движение всегда служило ему средством свержения того мира ценностей, который он отвергал».
Рабочие и политика
По этой причине рабочие всегда искали другие методы подключения к политической системе. Большое количество проявило готовность вступить в полицейские профсоюзы, с 1901 года находившиеся под опекой Сергея Зубатова, начальника московской охранки. Дело было не в их особой привлекательности, а в легальности и, следовательно, санкционированном властями режиме экономической самозащиты рабочих. Зубатов полагал, что преимущество самодержавия перед буржуазным государством состоит в том, что самодержавие выше общественных классов, а потому не испытывает необходимости в том, чтобы занимать в классовой борьбе ту или иную сторону. Оно может и должно защищать экономические интересы рабочих, ведь в противном случае тем придется достигать своей цели политическими средствами, а это легко приведет их в лагерь революционеров.
Зубатов хотел интегрировать рабочих в патриотическую, православную и монархическую Россию. Это вовсе не было безнадежным делом, что и подтвердила демонстрация в феврале 1902 года, когда мирная процессия в 50 тысяч рабочих, отмечая очередную годовщину отмены крепостного права, под предводительством священников проследовала к статуе Александра II. Там прошла служба, были прочитаны молитвы и возложены венки. Проблема заключалась в том, что Зубатов, не имея должной поддержки коллег, не мог выполнить все, что обещал. Министерство финансов открыто поощряло промышленииков в противостоянии требованиям зубатовских профсоюзов. Многие рабочие, потеряв терпение, перешли на сторону социал-демократов. Зубатов окончательно лишился доверия, когда летом 1903 года всеобщая стачка в Одессе, начатая его союзом, перешла в руки социал-демократов. Зубатова уволили, а его организацию распустили.
Косвенным преемником этого движения стал священник, отец Гапон, восхищавшийся Зубатовым, но считавший, что церковь способна лучше помочь рабочим, чем полиция, так как может позаботиться не только о политических, но и духовных нуждах. Гапон предложил властям: «Пусть лучше рабочие удовлетворяют свое естественое стремление к организации для самопомощи и взаимопомощи и проявляют свою разумную самодеятельность во благо нашей родины явно и открыто, чем будут (а иначе непременно будут) сорганизовываться и проявлять неразумную свою самодеятельность тайно и прикровенно во вред себе и всему может быть народу. Мы это особенно подчеркиваем — иначе воспользуются другие — враги России». Он также предложил «построить гнездо среди рабочих, где царил бы подлинно русский дух». Для этой цели он организовал «Собрание русских фабрично-заводских рабочих города Санкт-Петербурга».
Однако патриотизма оказалось недостаточно, ведь к этому времени он уже не привлекал сознательных рабочих, без которых движение не могло достичь успеха. Осознав свою политическую неопытность, Гапон обратился за советом к «Союзу освобождения» и группе социал-демократов Алексея Карелина, которые, будучи недовольными сектантским характером своей партии, хотели обратиться к более широким кругам рабочего класса. Вместе с ними Гапон составил проект программы, радикальной, но не революционной по сути и привлекшей к себе как конституционалистов, так и умеренных социал-демократов. Элементы этой программы будут впоследствии возникать еще не раз, поэтому стоит остановиться на ней подробнее.
Главная проблема в кратком виде изложена в одном из ранних проектов. «Нынешнее положение рабочего класса в России совершенно не защищено законом или теми личными правами, которые дали бы возможность рабочим независимо защищать свое положение. Рабочие, как и все российские граждане, лишены свободы слова, совести, печати и собраний… Никакие улучшения, исходящие от бюрократического правительства, не могут достичь цели… Рабочие должны стремиться к получению гражданских прав и участию в управлении».
Таково было чувство, лежавшее в основе гапоновской петиции. По своему опыту рабочие уже знали: для улучшения отчаянного материального положения им нужны политические права, а наилучший способ сражаться за них — классовая солидарность. Им противостояли два главных зла: «бюрократическое беззаконие» и «капиталистическая эксплуатация», потому и петиция содержала как политические, так и экономические требования. В их числе были восьмичасовой рабочий день, «нормальная» заработная плата, государственное страхование рабочих, а также свобода союзов и ассоциаций и создание выборных заводских комитетов для урегулирования спорных вопросов. Примечательно, что петиция учитывала и интересы крестьян, рекомендуя отмену выкупных платежей, передачу земли тем, кто ее обрабатывает, и предоставление денежных кредитов. Политические требования предусматривали: гарантию народного представительства через Учредительное собрание; замену косвенных налогов подоходным; равенство перед законом и свободу слова, собраний и совести; бесплатное и обязательное начальное образование, амнистию политических заключенных, законопослушное правительство, ответственное перед представителями народа; отделение церкви от государства.
К осени 1904 года, ввиду войны с Японией и нарастающей волны агитации со стороны профессиональных групп и учредительных ассоциаций, Гапон счел, что наступило время рабочим открыто заявить о своих правах. После долгих колебаний он решил, что наиболее подходящей для этого формой станет подача петиции царю после мирного шествия через всю столицу.
Рабочие с энтузиазмом восприняли идею, особенно после того, как на Дальнем Востоке русские войска сдали японцам Порт-Артур, а на Путиловском заводе вспыхнула забастовка. На предприятиях прошли собрания с обсуждением сложившейся ситуации, и наблюдатели отмечали, что люди слушали выступавших внимательно и почтительно, как в церкви. На Васильевском острове председательствующий спросил собравшихся: «А что, товарищи, если Его Величество не примет нас и не захочет читать нашу петицию?» И тогда словно из одной груди прогремел ответ: «Тогда у нас нет царя!»
Это был кульминационный момент, когда рабочие осмелились надеяться, что наконец-то могут стать полноправными гражданами, если положат к ногам своего государя жалобы, обиды и пожелания — фактически древнюю челобитную в новой форме. С этим чувством 9 января 1905 года тысячи рабочих, одетых в праздничные одежды, пройдя из промышленных районов, собрались в центре города с петициями, иконами и портретами царя. В последний момент власть попыталась запретить процессию, но когда это не получилось, вызвали войска: те запаниковали, так как не имели четких инструкций, и открыли огонь, убив около двухсот человек.
