Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 124
Генерал Миллер не хотел эвакуироваться, считая своим долгом разделить участь тех, кто, находясь на фронте далеко от Архангельска, не сможет быть вывезен. Лишь в последнюю минуту, получив сведения, что отрезанная от Архангельска часть армии пробивается сухим путем в Финляндию, его удалось уговорить не губить свою жизнь, которая еще может быть полезна России, и идти на «Минине».
«Минин» взял на буксир «Ярославну» и стал пробиваться через очень мощные льды в море. Уже в реке, проходя Соломбалу, пришлось отстреливаться от большевиков, вышедших из подполья и стрелявших по кораблям
По выходе в открытое море выяснилось, что ни вести на буксире «Ярославну» в февральских льдах, ни собрать ее машины в короткий срок, нет никакой возможности. Ночью переставили с «Ярославны» на «Минин» единственное крупное орудие, перенесли прочее вооружение, перевели людей и двинулись дальше на одном «Минине». По пути в горле Белого моря сняли офицеров с «Таймыра» и других ледоколов, промышлявших тюленей. (В числе снятых с ледоколов был также мой помощник генерал-майор П.С. Шорин.)
Вслед «Минину» большевики выслали другой ледокол — «Канаду», поставив на последний полевую артиллерию. Завязался бой во льдах. Благодаря пушке, перенесенной с «Ярославны», удалось обратить «Канаду» в бегство.
Мы с Чаплиным сменяли друг друга на командном посту и благополучно прибыли в Норвегию. Оказалось, что находившийся в то время на Мурмане комендант-бельгиец, о котором я упоминал выше, набрал группу морских прапорщиков, захватил пароход «Ломоносов» и также пришел в Норвегию. В Норвегии все мы были интернированы в одном лагере около Тронтгейма и пробыли там кто месяц, кто два, а кто и больше, пока не представилась возможность каждому куда-либо выехать.
Таким образом, в феврале 1920 года закончилась вооруженная борьба с большевиками на Северном фронте.
В предыдущих строках я хотел напомнить главные этапы белой борьбы на севере и вкратце указать мое участие в ней. Как видно, непосредственного участия в вооруженной борьбе против большевиков мне не пришлось принимать, т.к. мне была отведена работа, стоявшая ближе к моей специальности. Доверие, которым я пользовался у белых вождей, и оценка моей деятельности были отмечены правительствами Миллера и Колчака в октябре 1919 года производством меня в контр-адмиралы, вместе с повышением в чине Чаплина, произведенного в капитаны 1-го ранга. Однажды Чаплин, командуя речной обороной на Северной Двине, просил меня согласиться быть его начальником штаба. Дав ему принципиальное согласие, я сказал, что не могу сам решить, на какой из должностей я буду более полезен, и что надо предоставить правительству и главному командованию решение этого вопроса. Высшие власти не нашли возможным удовлетворить эту просьбу Чаплина
Все изложенное, не имеющее непосредственного отношения к моей деятельности под большевиками, полагаю, было необходимо привести для пояснения моих дальнейших попыток служить своей родине и помочь русскому народу изжить власть захватчиков-большевиков, а также для объяснения тех возможностей, которые мне для этого представлялись.
Началась жизнь в лагере Тронтгейма и хлопоты о визах. Уже через несколько дней по прибытии в Норвегию я получил через Лондон телеграмму от советских властей в Архангельске, приглашавшую меня вернуться с моими помощниками в Архангельск для продолжения работы, гласившую, что «Советская власть очень ценит научных работников». Эту телеграмму я оставил без ответа.
После этого я получил другую телеграмму, от главного директора Закупсбыта К.И. Морозова, находившегося в течение нескольких лет в Лондоне, приглашавшую меня прибыть к ним в Лондон для переговоров. Я просил адмирала Иванова, ехавшего в Англию, выяснить, в чем дело, и вызвать меня в случае надобности. Через некоторое время, получив необходимые разрешения, я тоже отправился в Лондон для переговоров с Закупсбытом.
Напомним политическую обстановку того времени. Фронты, ведшие войну против большевиков в России, распадались один за другим, освобождая силы красных для ликвидации следующей группы белых. Адмирал Колчак с В.Н. Пепеляевым были преданы французским генералом в руки восставших в Сибири революционеров-пробольшевиков. Генерал Деникин вызвал из Константинополя находившегося не у дел генерала барона Врангеля, передал ему командование над тем, что осталось от Вооруженных сил юга России, и выехал за границу. Генерал Врангель, занимая небольшой плацдарм, укреплялся на Крымском полуострове. Союзные правительства уже несколько месяцев как прекратили реальную помощь белому движению после заключения мира с Германией и либо не сознавали своей заинтересованности в исходе борьбы с красными, либо же были не в состоянии в этой борьбе участвовать после четырехлетней «победоносной» войны.
Все крупные организации, ведшие вооруженную борьбу с большевизмом, перестали существовать. На окраинах, кроме барона Врангеля в Крыму, оставался в Маньчжурии и части восточной Сибири атаман Семенов, ведший все время свою собственную, сомнительную политику; в Монголии — генерал барон Унгерн-Штернберг и на Камчатке — последний губернатор белого правительства, мой приятель, промышленник из бывших уголовных каторжан — Х.K. Бирич. Все эти очаги белого движения не были объединены друг с другом; продолжали сопротивление на свой риск и страх и ждали своей общей участи. Мало что было известно об их средствах, целях и возможностях.
Каковы же были причины неудач белой борьбы с большевизмом? По-видимому, толща населения России, рабочие и крестьяне, не сознавали грядущих ужасов правления коммунистов и легко подпадали под влияние демагогических обещаний и пропаганды большевиков. Союзники, дававшие много обещаний белым вождям, вели все время свою собственную политику, затягивали свою помощь и выполняли только незначительную часть обещанного. Экономическая, финансовая и промышленная базы белых правительств были весьма неудовлетворительны, не хватало, по старому изречению, трех вещей, необходимых для ведения войны: денег, денег и денег. Белая пропаганда стояла невысоко и не нашла лозунгов, могущих воодушевить широкие массы, истощенные войной, и двинуть их на сопротивление большевикам. Главнейшие законы социального устройства не были ни разрешены, ни предрешены, давая этой неопределенностью пищу красной пропаганде. На боевой линии шла героическая, самоотверженная борьба, а на устройство тыла не хватало ни материальных средств, ни единения, ни уменья.
Провалились все расчеты по сокрушению большевиков вооруженной силой. Но мысль, что большевики найдут возможность укрепить свою власть внутри страны и продержаться дольше двадцати лет, тогда никому в голову не приходила. Иные считали, что под давлением жизненной необходимости режим постепенно эволюционизирует; другие же полагали, что здоровые силы страны смогут снова объединиться, когда отрицательные стороны правления большевиков станут более ясны всему населению, и что объединившись, они найдут способ опрокинуть советскую власть.
О том, до каких ужасов может дойти эта советская власть, принося в жертву своей оппортунистической политике и стремлению удержаться один за другим все слои населения, о том, как евреи пропитают собой весь правящий слой, о той густой паутине шпионажа и предательства, которая покроет собой всю страну, — тогда никто не мог допустить мысли.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 124
