Сначала я изумилась ее приезду и засыпала ее вопросами о том, как она догадалась, что нужна именно сейчас. Бабушка засмеялась:
– Милая моя девочка, все, от пастуха до царевича, повсюду, от Дамаска до Багдада, знают, что мудрый царь и царица Земли Пряностей сплелись в танце Богини. Новые песни передаются из Рощи в Рощу почти так же быстро, как сплетни. Отсюда до края света в каждом храме – даже в тех, где птицы так разжирели, что по двору и то не летают, – все уже обо всем узнали!
Ее тело от шеи до пят скрывала темная накидка, расшитая звездочками. Теперь бабушка сбросила ее и предстала передо мной такой, какой я никогда раньше ее не видела.
Многослойная, словно змеиная чешуя, юбка. Пояс из жесткой пурпурной кожи шириной в две ладони. Тугой корсет, крепко, словно руки любимого, обхватывающий груди. Из ушей у нее свисали тяжелые золотые пчелы, а голую грудь осеняли своими сверкающими крыльями золотые голуби. Под золотыми змейками, обвивавшими ее руки от запястья до локтя, тенями залегли змеи, нанесенные краской на кожу. В ответ на мой недоуменный взгляд она улыбнулась:
– Таков убор жрицы в храме богини. Видишь ли, богиня очень стара, а в старости все упрямо цепляются за обычаи. Поэтому, чтобы угодить ей, мы одеваемся так, словно все еще обитаем в древних залах. Да и вообще, вряд ли можно сказать, что у богов изысканный вкус!
И она рассмеялась. Этот смех поразил меня еще больше, чем явно непочтительные слова.
– О, Ваалит, не надо делать такие большие глаза! Думаешь, у богини дел других нет, кроме как подслушивать всякую болтовню? Или она не умеет смеяться?
– Я… Я не знаю.
«Бабушка Зурлин. Я помнила ее смех. Да, я ее так и называла – Смеющаяся. Она смеялась всегда, всегда».
– Говорят, сомнение – это путь к мудрости. Что ж, дочь моей дочери, потешь старую женщину и поведай ей, как ты будешь распутывать узел, который так тщательно завязывала. И не говори мне, что не понимаешь, о чем речь. Я хоть и стара, но из ума не выжила. Садись, маленькая богиня, и рассказывай, что привело тебя ко всему этому.
И я, сев рядом со Смеющейся Бабушкой, рассказала ей обо всем, что произошло с тех пор, как царица Юга въехала в ворота Иерусалима, обо всем, что я натворила по неразумию, и о том, каким образом собираюсь восстановить разрушенное. Она слушала, иногда мягким тоном задавала вопросы, но не смеялась и даже не улыбалась. Тогда я не сумела должным образом оценить эту огромную доброту. Лишь много лет спустя я поняла, как тяжело старикам серьезно слушать молодых. Но бабушка Зурлин не пожалела для меня этого дара. Когда я рассказывала ей все, что было на сердце и на душе, все, о чем я мечтала, она слушала и не смеялась.
Вместо этого она, когда я наконец замолчала, взяла меня за руки:
– Это хорошо придумано, Ваалит. Ничего лучшего не пришло бы даже в более умудренные опытом головы. Ты правильно поступаешь, смело и открыто обращаясь к своему отцу. Он не из тех, кто любит тени и тайны.
Она замолчала, словно захваченная врасплох воспоминанием. И по этой короткой паузе я почувствовала, что она ожидает от меня какого-то ответа, каких-то слов, которые я должна была произнести сама.
– Я поступаю правильно, – медленно начала я, – но?..
– Но ты молода, а молодежь слишком стремится вперед, чтобы слушать старших. Хотя, если ты спрашиваешь меня, я дам тебе совет.
В ее глазах танцевал смех, словно солнечные блики.
– Я знаю душу царя Соломона, ведь я знала женщин, которые воспитали из него царя. Попросишь чего-то для себя – и твой отец даст это тебе, если сможет. А вот если попросишь чего-то для других – он согласится без колебаний. Ты поняла, что нужно делать?
– Да, бабушка, – ответила я, тщательно обдумав ее слова, – думаю, поняла.
Я поцеловала ей руки, словно сама она была царицей.
– Подожди лет десять, а потом благодари, если еще захочешь.
Она отстранилась и потянулась к своей темной накидке, лежавшей у ног. Из ее складок она достала сверточек алого шелка. Под тканью скрывалась какая-то маленькая вещица. Бабушка положила узелок на колени, внимательно изучая его, словно глядя в магический кристалл будущего – или прошлого.
Подняв голову, она улыбнулась мне.
– Я привезла подарок, который хранила для тебя все эти семь лет. Возьми эту вещь с собой, когда пойдешь к царю Соломону, маленькая богиня, и, клянусь локонами Астарты, он выполнит любую твою просьбу, даже если ты попросишь отпустить тебя на край света.
Она протянула мне шелковый узелок. Я осторожно развязала его и начала разматывать мягкую ткань, и вот моим глазам открылось содержимое. Я увидела сокровище, которое привезла мне бабушка.
Веретено. Веретено из слоновой кости с янтарным пряслицем.
Я уставилась на хрупкую игрушку, а затем подняла глаза на бабушку, ожидая, что она скажет об этом подарке.
– Это веретено хорошо послужит царице Ваалит, как до тебя послужило царице Мелхоле и царице Ависаге. Если ты не умеешь прясть, обязательно научись.
Я умела. Я не могла не уметь, всех девочек учили прясть. Я взяла веретено в руки. Слоновая кость нагрелась от тепла моих ладоней.
– И, если я возьму его с собой, мне будет дарована любая милость, о которой я попрошу? Это волшебство?
Бабушка рассмеялась – словно где-то заиграла веселая музыка.
– Женское волшебство, маленькая богиня. И, если ты, в отличие от царицы Мелхолы, выполнишь все, что я говорю, твое самое заветное желание осуществится до того, как ты слишком состаришься, чтобы им насладиться! Поверь мне, внучка, царь Соломон по доброй воле отправит тебя в чужую страну, пожелав всего самого лучшего, и будет считать, что ему очень повезло. Память у него хорошая – для мужчины.
Я раскрутила веретено, глядя, как оно постепенно замедляется. Когда-то этого веретена касалась моя мать, она тянула с него ровную нить. Я снова раскрутила его, пытаясь вспомнить, как пряла с ним царица Мелхола, как оживала слоновая кость от теплого прикосновения ее длинных чутких пальцев.
– Нет, – бабушка накрыла мою руку своей, останавливая веретено, – оно не для того, чтобы призывать прошлое. Тебе ведь нужно будущее. Пряди, о царица, и заклинай будущее.
Я посмотрела на ее узкую ладонь и заметила, как изящны очертания суставов под кожей. Потом я снова подняла взгляд на ее лицо и увидела, что хотя она и постарела, но сохранила свою красоту. Все, кто говорил со мной о бабушке Зурлин, называли ее красавицей, но я, как все мы в юности, думала, что красота состоит из блеска роскошных волос, изгибов бедер и груди, гладкости кожи. Я думала, что красота – это молодость. Даже в царице Савской все еще оставалось совершенство молодости.
Но бабушка Зурлин была по-настоящему старой – и в то же время по-настоящему красивой. Глядя в ее глаза, я поняла, что красота – это не только иллюзия, создаваемая телом, но и глубокая правда ума и сердца. Пока ум и сердце находят радость, эта радость дарует красоту, даже если волосы поседели и потускнели, а кожа покрылась морщинами и обвисла.
