– Про черные дыры мы знаем, – сказал я. – Ухнувший здравый смысл и все такое. Разрешите напомнить, профессор Алмазов говорил о серых дырах.
– Скажу прямо, – признался Лемех. – Я против этого термина. Гарри ввел его по аналогии с черными дырами. В двух словах: если черной дырой называют точку с бесконечной плотностью, то серой дырой является остаток звезды, сжатой до максимально возможной плотности. Предел ограничен радиусом Шварцшильда. Звезда будет сжиматься бесконечно долго, но ее видимый поперечник будет больше сферы Шварцшильда. Таким образом, звезда никогда не станет черной дырой, хотя вскоре потеряет свой блеск. Через миллион лет после взрыва звезды она будет видна как небольшой тусклый шар. Так выглядит настоящая мертвая звезда!
– Мы выявили уже миллионы мертвых звезд, – подтвердил Гарун. – Но приближаться к ним не стоит ни при каких обстоятельствах. На поверхности такой звезды я весил бы двести триллионов тонн. Это вес Гималаев. Сам считал, клянусь нобелевской премией!
– Однако! – воскликнул я. – Представляю, какие поля гравитации концентрируются вокруг мертвой звезды.
– Опасность в том, – добавил Лемех, – что никакие телескопы не могут обнаружить серые дыры, пока они не займут все пространство Вселенной. Но тогда будет поздно.
– Теорема потенциала внутри сферы, – пробормотал я. – Гарун, я тебя поздравляю! За такое открытие и Нобелевской премии не жалко. Это и есть скрытая масса, которую ты искал?
– Ни в коем случае, – обиделся Гарун. – Во-первых, серые дыры предсказаны теорией Алексея Алексеевича. Во-вторых, их масса равна только половине.
Он замолчал, обгоняя стреляющий черным дымом колесный трактор «Кировец». В динамиках вновь возник голос Саничева:
Я продам свой самолет
И вернусь с деньгами,
Прополю свой огород
И займусь делами.
Но оставлю васильки
Меж двумя домами,
Если можешь, то гляди
Синими глазами.
– Гарун высказал гениальную догадку, – продолжил Лемех, не обращая внимания на смущенное покашливание водителя. – Если скрытую массу невозможно обнаружить в нашем мире, это значит, что она находится в другом.
– В каком таком – другом? – спросил я. – В параллельном мире, что ли?
– А что вы называете параллельными мирами? – спросил Лемех.
– Ну, это, – задумался я, – как листы книги, лежащей на столе. В нашем трехмерном пространстве они образуют равные углы с вектором гравитации. Но если книгу распушить, ее листы уже не будут параллельны.
– Интересная аналогия. Но неправомочная. Из нее следует, что плоскость имеет толщину, что некорректно. Во-вторых, в изотропном пространстве нет особого направления. Поэтому ваша теория теряет смысл.
– Согласен, – сдался я. – В таком случае, что придумал профессор Алмазов?
– Теория Гаруна основана на идее, что вселенные рождаются парами. Представьте ядро, из которого должна появиться новая вселенная. Если энергия в ядре распределена равномерно, то ничего не происходит. Но в реальном мире возникают отклонения, так называемые флюктуации. Предположим, из-за флюктуации одна половина ядра начинает вращение относительно другой. Тогда половинки ядра начинают расходиться, но между ними возникает перемычка. Гарун назвал ее пуповиной, имея в виду рождение миров. Из теории следует, что наш мир связан пуповиной с невидимым двойником. Мы связаны перемычкой, которая служит тоннелем между мирами.
– Эти миры должны быть похожи? – предположил я.
– Не совсем. Так как другая вселенная вращается обратно, можно предполагать, что один из законов природы там не работает. Например, античастиц там больше, чем частиц. Но не это главное. Теория Гаруна объясняет, почему звезды погасли. Две половинки вселенной так перекрутили перемычку, что материя превратилась в гравитационное излучение. Представь слабо надутый воздушный шарик, который перекрутили посередине. Объем сократился, но энергия вращения превратилась в потенциальную энергию упругой вселенной, а материя звезд в гравитационные волны. Мы должны прекратить это.
– Каким образом? – спросил я. – У вас есть технология?
– У нас есть теория, – уточнил Гарун. – Если разрушить перемычку, то энергии гравитационных волн должно хватить для восстановления материи обеих вселенных.
– Я планов наших люблю громадье! – пробормотал я.
– Очень рад, что тебе понравилось задание, – одобрил Петр. – Я в тебе не сомневался, брат.
– Какое задание? – удивился я. – Почему я? Теорию придумал Гарун, а проверять должен я?
– А кто встречался с родовым предком Эрцеха? – доверительно нагнулся брат. – Ты или я? Кто получил бессмертие в обмен на кое-что? Не пора ли, братишка, должок вернуть?
– Гм! – сказал Лемех. – Должен сказать, Павел Евгеньевич, для погружений в прошлое имеется лимит. Если его превысить, можешь не вернуться обратно. Лимит так велик, что с ним никогда не считались и тратили время погружений направо и налево. Но этот случай абсолютно уникален. Расчеты показывают, что к началу времен может нырнуть только новичок, ни разу не побывавший в прошлом. Это одно условие. Второе: для разрушения перемычки нужно абсолютное оружие. Этим оружием обладает только один человек.
– Какое оружие, о чем вы? – удивился я. – Где оно?
– У тебя в голове, – сказал брат Петр. Повернувшись, он для убедительности постучал себя по лбу, а затем дернул меня за ухо. – Открытие кибер-матрикса, не забыл? Эрцех Первый вложил его в тебя. Ты, Паша, и есть наше абсолютное оружие!
– Конечно, – воскликнул я. – Чуть что, так сразу – Паша! Погодите, а сам я вернусь после применения? Или как?
– Все сделает Эрцех, – успокоил Лемех. – Нужно только ваше согласие, иначе зондирование мозга невозможно. Уверяю, больно не будет.
– Ну, а это самое?.. – замялся я.
– Не беспокойся, – заверил Петр. – Бессмертие останется при тебе.
– Тогда согласен, – бодро сказал я. – Что нужно сделать?
– Задание, как вы понимаете, архиважное, – признался Лемех. – Но не трудное. На всем пути глубиной почти 14 миллиардов лет вы не встретите ни единой живой души. Но это не уменьшает его значения.
Лимузин свернул на проселочную дорогу. Через минуту мы въехали во двор длинного серого здания, похожего на гараж крупного автохозяйства. Оставив автомобиль на стоянке, мы подошли к металлической двери, на которой был изображен желтый череп, перечеркнутый красным знаком молнии. «Электрическая подстанция», – подумал я. Петр подал мне саквояж с артроподом Эрцехом. Гарун протянул шляпу-невидимку.
– Скажи: «Сезам, откройся», – предложил Алмазов.
– Зачем? – подозрительно спросил я.
– Поверьте, коллега, – мягко сказал Лемех. – Первым в станцию должен войти новичок. Мы не можем объяснить почему. У нас имеются самые передовые технологии. Мы работаем с новейшим оборудованием. Но у нас чтят традиции. Возможно, этим мы отличаемся от создателя планетоида. Техника ничто без человека. На вашем месте я не колебался бы ни минуты.
