Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 128
Сопровождаемый Гераклием и избранными представителями scholae (я позаботился, чтобы в их число вошли и мы с Гибвультом), Валентиниан взошел на подий. Гераклий протянул ему белый платок, который император поднял высоко над головой. Выглядел он, несмотря на всю свою подлую сущность, я должен признать, весьма импозантно: высокий, хорошо сложенный, в пурпурной мантии и сверкающей диадеме — словом, настоящий римский император.
— Полагаю, Гераклий тоже заслуживает смерти, — прошептал Гибвульт. Я кивнул, сердце мое забилось в бешеном темпе. Все знали, что Гераклий постоянно настраивал Валентиниана против патриция. Если бы не евнух, Аэций, возможно, был бы жив и поныне.
Mappa упала.
Время, казалось, остановилось, когда, выхватив мечи, мы набросились на Валентиниана. Не успев даже опустить руку, император повернулся в нашу сторону, и глаза его едва не выкатились из орбит, когда он увидел блестящие на солнце, готовые вот-вот пронзить его клинки. Смутно помню, что всадники в тот момент уже сорвались с мест и собравшиеся на арене люди повскакивали, подбадривая своих любимцев. Удар мой был таков, что меч пробил Валентиниану грудную клетку. Кровь хлынула из раны ручьем; бросив взгляд в сторону, я заметил окрашенный в красный цвет клинок Гибвульта. Валентиниан издал булькающий хрип, зашатался и осел. Перешагнув через умирающего императора, мы прирезали Гераклия еще до того, как тот успел понять, что происходит. На все ушло не более десяти секунд.
Новости об убийстве императора распространились по арене довольно-таки быстро, и шум затих. Глубокую тишину нарушил громоподобный голос Максима: “Жители Рима, вы свободны. Тиран Валентиниан мертв”[67].
Почти тут же из сенаторской ложи прокричали: “Римляне, приветствуйте нового Августа, Петрония Максима!”
На какие-то мгновенья на арене вновь воцарилась тишина, потонувшая затем в реве тысяч глоток: “Максим Август! Максим Август! Максим Август!”
С разрешения нового императора (получившего пурпур не без нашего участия), мы оставили scholae и, достаточно пресытившись как Римом, так и его жителями, уже собирались вернуться в родную Германию, когда получили послание, что некто Тит Валерий Руфин, прежде служивший под началом Аэция, желает нас видеть. Почему бы и нет, подумали мы. Я решил, что буду говорить за нас обоих, и встреча состоялась.
Остальное ты знаешь, Тит Валерий, друг мой».
«Рассказ мой окончен [написал Тит в “Liber Rufinorum”], а вскоре, если сбудется пророчество Ромула, придет конец и Рима. Увиденные Ромулом двенадцать грифов символизировали, если верить авгуру Веттию, двенадцать столетий, отведенных этому городу на существование. Может быть, это и миф, но я не думаю, что Западная империя надолго переживет человека, благодаря гению которого она все еще существует. Максим — не Аврелиан; вряд ли ему удастся покорить варваров и возродить государство. Да и в Галлии уже визиготы и франки то и дело норовят выбраться за пределы собственных поселений, а наш армейский контингент там крайне малочислен, да и содержать его особо нечем. Испания разорена багаудами и свевами, Африка — в руках вандалов, Британия давно уже потеряна, и неизвестно, будет ли когда-то возвращена обратно. Лишь в Италии, Провинции и центральной Галлии все обстоит более или менее нормально. Но надолго ли? Войск у нас становится все меньше и меньше; казна пуста; мы ждем помощи с Востока — а ее как не было, так и нет.
Пусть мой сын Марк, если то будет ему угодно, продолжит вести эту книгу. Но взгляд свой он должен обратить в сторону Константинополя, а не Равенны. Западная Римская империя, может быть, и падет, Восточная же будет жить, в этом я не сомневаюсь. Vale».
Послесловие
Убийство Валентиниана III положило конец династии Феодосия, которая, несмотря на все свои недостатки, все же придавала разрушавшейся Римской империи необходимую стабильность. Лишенная вдохновенного лидерства «великого спасителя Западной империи», как называл один из византийских летописцев Аэция, империя стремительно полетела навстречу своему окончательному закату. Преемник Валентиниана, Петроний Максим, продержался на троне лишь три месяца, после чего был линчеван разгневанной толпой, когда вознамерился бежать из Рима незадолго до очередного нашествия на город вандалов[68]. После него пурпурную мантию на какое-то, крайне непродолжительное время примерил на себя Авит, некогда верой и правдой служивший Аэцию в Галлии, но не нашедший, уже будучи императором, общего языка с упивавшимся временным возрождением собственных властных полномочий сенатом и приговоренный этим национальным собранием к смерти. Впоследствии германские военачальники неоднократно пытались усадить на престол своих марионеточных правителей (многообещающим из всех этих непродолжительных правлений выглядело лишь нахождение у власти Мажориана, еще одного из сослуживцев Аэция). Низложение в 476 году последнего из них, Ромула Августа, и означало конец Западной римской империи.
Гейзерих, более кого-либо другого способствовавший краху Запада, пережил эту империю всего на год. Как и о гуннах, о вандалах в исторических летописях сохранились лишь негативные воспоминания; имя их навеки связано с жестокостью и разрушениями. Не прошло и шестидесяти лет после смерти Гейзериха, как они были разбиты в Восточной римской империи армией Юстиниана и, как и гунны, больше уже не оказывали влияния на ход истории. (После смерти Аттилы гуннское государство стремительно развалилось, и теперь мы вспоминаем о нем лишь «благодаря» тем опустошительным набегам и разорениям территорий, с которыми и ассоциируется у нас имя Аттилы, Бича Божьего.)
Так что, получается, все стремления Аэция так ни к чему и не привели? Отнюдь нет. Несмотря на то что, судя по всему, он появился на политической арене слишком поздно для того, чтобы спасти Западную империю, ему не только удалось защитить Европу от азиатского господства, но и сделать возможным будущее гармоничное сосуществование германцев и римлян на территориях, относившихся некогда к Римской империи. Битва на Каталаунских полях стала величайшим (хотя и последним) триумфом Западной империи. Победа в ней была достигнута за счет того, что римляне и германцы вместе выступили против общего врага, что само по себе явилось важным новшеством, резко контрастировавшим с прежней политикой римлян по отношению к «гостям» — федератам: визиготов и франков они вынуждены были терпеть на своей земле, бургундов же систематически и нещадно подавляли. Впредь политическая динамика заключалась в конструктивном взаимодействии двух означенных народов, и процесс этот не закончился даже с развалом самой империи.
Обращение франкского короля Хлодвига в католическую веру (496 г.), примеру которого последовали и другие германские монархи, устранило последнее серьезное препятствие, стоявшее на пути германцев и римлян к сотрудничеству. (Прежде франки, как и прочие германские племена, придерживались арианства, соответственно, были еретиками в глазах римлян.) Аэций заложил фундамент, на котором Теодорид (не путать с его тезкой, королем визиготов!) смог выстроить удачный римско-германский синтез в остроготской Италии. Из него развилась европейская средневековая цивилизация, политическим средоточием которой стали империя Карла Великого и Священная Римская империя. (Их преемником мы, вероятно, можем считать Европейский союз.)
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 128
