За дверью был парк, площадка и горка. Хмурый осенний день, почти сумерки. Холодный ветер зашумел в редеющих кронах, ворвался в дом, внося с собой запах палых листьев и дождя.
— Подожди! — радостно сказал Василий. — А ты здесь постоять можешь? Я туда и обратно.
— Постоять! Нешто я тебе мужик с телегой? — хмыкнула бабка и добавила уже мягче: — Да и как выйдешь ты, двери за спиною уж не будет. Это путь в один конец.
Василий прикусил губу.
— А вот скажи честно, — попросил он. — Если уйду, я когда-нибудь ещё вернусь? Только правду. Смогу вернуться или нет?
Ярогнева покачала головой.
— Редко бывает, что мы судьбу так-то круто изменить можем. А уж дважды за одну жизнь — никогда.
Василий стукнул кулаком по столу, посмотрел на парк за дверью, нерешительно поднялся, опять сел, и вдруг его осенило.
— Телефон! — воскликнул он. — Он ещё у тебя в сундуке? Дай!
Он взял его дрожащими руками, включил — надо же, работает. Сети нет... Подошёл ближе к двери — есть! Много пропущенных с работы, два от Пашки. От родителей ни одного.
Телефонная книга. Мама. Вызов идёт...
— Алло? — раздался в трубке знакомый голос. — Сын, ты время видел? У нас утро, мы собираемся в школу.
— Ма, подожди, это важно! Я... В общем, я еду работать в село, там сети не будет. Просто хотел сказать, чтобы ты не волновалась...
В трубке слышны были детские голоса. Его мать говорила кому-то в сторону, просила есть аккуратнее.
— Ма, ты слышишь? У меня батарея скоро сядет! Я уезжаю...
— Надолго? А квартира что, без присмотра останется? Можно её пока сдать, деньги лишними не будут. Ты не представляешь, сколько расходов с этими детьми...
— Мама...
— Зимняя одежда нужна, уже выросли из всего. Алика отдали на хоккей — если бы ты знал, как это дорого! Если ты съезжаешь, я дам объявление, покажешь квартиру людям...
— Мама, прости, мне некогда этим заниматься. Я уезжаю прямо сейчас. Надолго. Связи не будет, но ты не волнуйся, всё хорошо! Там и место хорошее, и люди, вообще всё отлично. И папе тоже скажи, что у меня всё в порядке, а то у меня телефон разряжается. Я вас люблю!
Она ещё что-то возмущённо говорила в трубку, но Василий нажал отбой.
Потом написал Пашке: «Другой мир существует! Ключи от моей квартиры возле горки (той самой, ага). Возьми себе мой ноут и приставку».
Потом, размахнувшись, бросил ключи. Пашка найдёт. Другие здесь не ходят, не подберут.
Потом закрыл дверь, навсегда оставляя за ней прошлую жизнь, и кивнул Ярогневе.
Из дома он выскочил, готовясь бежать и жалея, что бросил Марьяшу вот так, одну. Хоть бы кого-то позвал за компанию! Теперь она, наверное, бредёт через поле и плачет, и рядом никого...
Но Марьяша ещё стояла тут, не в силах уйти, и теперь подняла на него недоумевающий взгляд.
— Васенька! — воскликнула она, задыхаясь от слёз, и протянула руки. — Васенька, что же ты не ушёл? А как же твои мать да отец?
— А я, это, порешал, — ответил он с широкой улыбкой и, не удержавшись от избытка чувств, подхватил её на руки и закружил.
Она ахнула, обнимая его, и счастливо рассмеялась сквозь слёзы, такая родная, такая... Маленькая, но если нужно, встанет на его сторону перед всем народом, спасать его явится, ничего не побоится, на коне прискачет... И он тоже ради неё всё сделает. Всё, чтобы она вот так улыбалась.
Страшно и представить, что мог уйти и не вернуться. Но, видно, нужно было дойти до конца, чтобы понять, как сильно он хочет остаться, и чтобы ни о чём не жалеть.
– Вот и всё, — сказал он, осторожно её опуская и не сводя взгляда с её лица. — Пойдём домой?
И они, обнявшись, пошли по залитому солнцем полю.
