защищать принца. Гусааб стал мне хорошим другом, а Амай до сих пор держит клятву, время от времени делится со мной воспоминаниями. Но я раскрылся перед тобой для другого… Я в силах помочь! Вероятнее всего, демон постарается захватить Элгориана, когда тот женится на принцессе Айрекка. Мы подготовимся… Мы не можем ни убить его, ни поднять народного восстания, чтобы свергнуть. Он переползет в любое тело, пока не доберется до Элгориана.
– Он как-то обмолвился, что его жизнь поддерживает конструкт, – хрипло шепнула Наурика, поглаживая мужскую щеку.
– Но мы не знаем, где эти конструкты.
– На Дальнем Юге, где я родилась, рассказывают сказки о могущественных джиннах, способных исполнять желания. У них есть одна слабость – они подчинены своей лампе. Я уверена, что эти лампы и являются конструктами! Уже больше четырех лет мои люди ходят по всему свету и ищут их под видом странствующих чародеев, предлагая щедрую оплату!
– Да, но, Наурика, неужели ты думаешь, что эти лампы не упрятаны надежно? – он отошел от королевы. – Лишь в сказках они обнаруживаются так легко, да еще есть ведущие к ним карты. Нет, в жизни так не бывает! И золото здесь не поможет! Я был в Байве, я узнавал насчет них, но Раум верно служит королю, исполняя его волю. И она же охраняет эти артефакты, стирая любой след к ним. Поиски могут растянуться на века и ни к чему не привести, а у нас нет времени дрессировать черепах! Так что твоя затея с поиском ламп изначально обречена на провал: смертному их не отыскать. Но мы можем сделать так, чтобы демон оставался беззащитен как можно дольше… Выиграть десять, двадцать, тридцать лет жизни для нашего Элгориана.
И Юлиан поделился своим замыслом. Выслушав, королева уже сама не выдержала и шумно заходила по комнатке, отчего подол ее платья потянул за собой пыль. Взгляд ее с каждой минутой становился все свирепее, как у старой волчицы, которая приготовилась бороться с грозным медведем за своих волчат.
– Я готова биться за каждый год, – наконец сказала она. – Даже если это будет стоить мне жизни! Но ты? Не угрожает ли тебе опасность от долгого пребывания во дворце?
– Это уже не так важно, – холодно ответил Юлиан.
* * *
В один из дней перед грядущими событиями Юлиан отлучился к подземному озеру, которое притаилось под дворцом, в развалинах храма юронзиев. С веками храм просел еще глубже в холм, и нижние его этажи оказались под водами реки Химей, затопленными и сокрытыми.
Озеро было тихим, вода в нем – неподвижной, будто мертвой. Повсюду пахло сырым пометом, а под черным-пречерным сводом зала попискивали летучие мыши, глядя блестящими глазками вниз, на тревожно расхаживающего туда-сюда вторженца. Наконец из озера показалась темная фигурка демоницы. С едва слышным всплеском она вышла на берег, к руинам, протянула к Юлиану свои белые руки, на которых бряцнули подаренные им браслетики. Глаза ее снова были печальными.
– Послушай, душа моя… – сказал он. – Если наш план удастся, то я отсрочу смерть Элгориана, чтобы он смог пожить по-человечески. Однако нам нечего противопоставить такому злому бессмертию, ведь сердца демонов надежно спрятаны. А просто ждать свершения их планов, покорившись, я не собираюсь! Поэтому рано или поздно все закончится. Их месть лишь вопрос времени! Колесо сомнет и меня, поэтому я пришел сказать… Впрочем, ты и сама все уже знаешь… Не гляди на меня так, не плачь… – Юлиан сам с трудом сдержал колючий ком в горле. – Что-то в тебе с каждым годом все больше человеческого и меньше звериного, Вериателюшка… Все чаще плачешь, хотя раньше даже не знала, что это такое. Как долго ты жила, скитаясь в звериной шкуре, пока мы не встретились на Сонном озере? Пятьсот лет, тысячу? Или с момента Слияния? Не тяни белые руки… Уйди прочь, я о тебе пекусь. Сокройся в водах, затаись, чтобы уберечься, душа моя, чтобы и тебя не настигла их беспощадная кара. А я пришел сюда в последний раз. Больше здесь не покажусь… – И он, нежно поцеловав ее, сказал то, что в последнее время говорил слишком часто: – Прощай!
Вериатель горько расплакалась, вырвалась из объятий и прыгнула в воду с жуткими рыданиями, от которых содрогнулся весь зал. Все вокруг наполнилось исступленным писком напуганных мышей, которые зашумели и захлопали под каменным потолком.
Больше Юлиан демоницу не видел. И ему отчего-то казалось, что и не увидит, потому что вдруг накатила на него какая-то холодная пустота, будто что-то теплое и родное отдалилось от него. Но он понимал, что так будет лучше для нее… Кто он в ее бесконечно долгой жизни? Лишь мимолетный миг…
* * *
Спустя месяц
Ночь опустилась на дворец. Пожилая королева сидела в кресле, пока ее волосы прочесывали гребнем. Рядом дымилась курильница со сладкой ванилью, и Наурика глядела на ароматную палочку, привезенную из загадочных южных земель. Между тем она напряженно вслушивалась в соседние покои: к слепому Морнелию явился лекарь. Время шло. Рабыни умащивали стареющее тело Наурики, но сегодня она уже не глядела усталым взором на свою тусклую кожу, на грубые складки между грудью и подмышкой, на тяжелые бедра.
Она вся была сосредоточена на другом.
Наконец из примыкающий комнаты донесся тревожный возглас. Тогда королева приподнялась и, разыгрывая тревогу, обратилась к единственной невольнице, у которой не был отрезан язык:
– Что там? Пойди посмотри.
Чуть погодя рабыня вернулась с выпученными глазами.
– Королю плохо!
Продолжая играть роль, Наурика напустила на себя обеспокоенный вид. Она приказала надеть на нее еще одну рубаху, затем торопливо перешла в другие покои через сандаловую резную дверцу. Морнелий лежал в постели, пуская слюни. Подле него находились личный маг и веномансер, а также лекарь. Каждый из них в страхе силился понять, что произошло с владыкой, которого одолели судороги.
Королева подошла ближе.
– Что случилось? – грозно спросила она.
– Я не знаю, Ваше Величество! Не знаю! – залепетал лекарь. – Ему подурнело после настойки белого перца! Не откликается!
– Его отравили?!
– Нет, я испробовал кровь, – уверенно заявил веномансер, переглядываясь с лекарем и королевой.
– Если вы ничего не знаете, так позовите другого веномансера. Живо! Личного королевского, который при моем внуке! Поскорее!
Вскоре у кровати стоял Юлиан Ралмантон, делая вид, что его разбудили. Он обеспокоенно потер ладони короля, поднял тому веки, наблюдая молочные глаза – глаза своей смерти. Затем и вовсе присел вплотную. Сверху постель устилал парчовый полог, куда Юлиан и обратил свое лицо, чтобы скрыть перемены в нем. Клыками он прокусил белое запястье короля и принялся пить кровь, прикрыв глаза. Перед ним мелькали воспоминания Морнелия, одного лишь Морнелия, просто услышанное, как в случае с сотрапезниками, которые
