быть, это — какая-нибудь воровка или бродяга, ваше преосвященство.
— Может быть. Тогда ступай своей дорогой, — мы не будем тебе мешать. — Его преосвященство глубоко задумался, а затем спросил у Эверингема, также погруженного в раздумье: — Знаете ли вы что-нибудь об этом, милорд?
— Я кое-что подозреваю, — медленно ответил тот. — Ходит слух — разумеется, это пустая сплетня! — будто одна из фрейлин королевы, переодетая, по вечерам устраивает разные проказы.
— В самом деле? Вы не знаете, кто эта леди?
— Даже не догадываюсь. Все молоденькие фрейлины готовы на всякие шалости, и такое переодеванье, разумеется, самого наивного свойства, но её величество очень строго относится к вопросам приличия.
— Значит, герцогиня Линкольн, как неусыпный дракон, хочет захватить прелестную злодейку in flagrante delicto[33], да? — продолжал кардинал, машинально поворачивая на ту дорожку, по которой удалился ночной сторож.
Кардинал никогда не мог отделаться от веры в судьбу, и в настоящую минуту ему казалось, что невероятная история о проказах молодых девушек окажет несомненное влияние на его планы. Словно в ответ на его мысли, до слуха его донёсся испуганный женский крик, сопровождаемый ругательствами ночного сторожа.
— Что это? — невольно спросил Эверингем.
— Кажется, леди, захваченная in flagrante delicto, — спокойно отозвался кардинал.
Оба быстро направились в ту сторону, откуда слышался крик, и вскоре различили в темноте фигуру ночного сторожа, по-видимому, боровшегося с женщиной, голова и плечи которой были укутаны покрывалом. В нескольких шагах от них валялся брошенный фонарь.
— Не всё ли тебе равно, что я здесь делаю? — задыхаясь, говорила женщина, стараясь освободиться от крепко державших её рук. — Отпусти меня, слышишь?
Потеряв равновесие, она упала на колени, и сторожу удалось скрутить ей руки назад.
— Дай сперва ответ герцогине Линкольн, моя милая! — ответил он, связывая ей руки.
— Да мне от неё ничего не надо! — бормотала девушка. — Отпусти! Ты не имеешь права связывать меня.
— Ладно, ладно! Я тебя не трону, если ты успокоишься.
Сторож помог ей подняться на ноги, собираясь вести её во дворец. Покрывало упало у неё с головы, и кардинал с Эверингемом, молча наблюдавшие за этой сценой, увидели красивое женское лицо, обрамленное золотистыми волосами.
— Отпусти же меня! — упрямо твердила девушка. — У меня важное дело.
— Важное дело? А к кому, моя милая?
— К герцогу Уэссекскому, — сказала она, немного поколебавшись. — Ну, а теперь ты отпустишь меня?
— О-хо-хо! — громко расхохотался сторож. — Мало ли молодых девушек, у которых есть дело к его светлости! Только ты сперва пойдёшь к герцогине Линкольн.
— Друг мой, — раздался мягкий голос кардинала, — если это дитя действительно имеет дело к герцогу Уэссекскому, то его светлость, я думаю, предпочтёт, чтобы ты держал язык за зубами. Вы желаете говорить с герцогом, дитя? — продолжал он тем добродушным тоном, который всем внушал безграничное доверие к нему. — Вы его знаете?
Поражённый этим вмешательством сторож молчал, а девушка смело обратилась к новому собеседнику.
— Что вам за дело до этого? — подозрительно спросила она.
— Я думал, что вы будете рады получить помощь, — ласково произнёс кардинал.
— Ваше преосвященство... — пробормотал сторож, начиная приходить в себя.
— Молчи! — приказал кардинал. — Я желаю поговорить с этой молодой особой наедине.
Почтенному блюстителю порядка пришлось удалиться, так как не могло быть и речи о том, чтобы спорить с кардиналом Морено.
— Не бойтесь ничего, дитя! — ласково сказал кардинал. — Вы желаете говорить с герцогом Уэссекским?
— А вы отведёте меня к нему? — спросила она.
— Может быть, — ответил он.
В девушке, видимо, происходила сильная борьба. Её грудь судорожно поднималась, плечи вздрагивали; она быстро и лихорадочно дышала.
— Я сторожила его в саду в сумерки, — наконец прошептала она. — Днём я не смела подойти к нему... Он спас мне жизнь... Я умею читать по звёздам... Ему грозит большая опасность... Я должна предостеречь его, должна видеть его... непременно.
— И вы увидите его, дитя! — ласково проговорил кардинал, положив ей на голову белую надушенную руку, украшенную кольцами. — Его светлость спас вам жизнь, говорите вы? И вы за это благодарны ему. Может быть, даже очень любите его?
— Что вам за дело? — дерзко спросила девушка.
Лорд Эверингем хотел вмешаться в этот странный допрос, возмущавший его честность. Кто знает, может быть, тут крылась какая-нибудь любовная история, и сердце Эверингема сжалось при мысли, что враги герцога Уэссекского могли узнать тайну, которую он скрывал даже от своих друзей. Но вместе с тем девушка, видимо, готова была поверить кардиналу.
— Вы отведёте меня к нему? — упрямо повторила она. — Сейчас же?
— Сейчас нельзя, — прежним ласковым, покровительственным тоном произнёс кардинал. — Его светлость у королевы; вы, конечно, понимаете, что вас нельзя тотчас провести к нему. Вы мне верите? Обещаю, что вы увидите его.
— Ну, мне всё равно, кому верить, — ответила она. — Только если вы не отведёте меня к нему, я сама найду дорогу.
— Какая самостоятельность! Но если я берусь помочь вам, дитя, то мне надо по крайней мере знать, кто вы.
— Меня зовут Мирраб.
При звуке этого имени Эверингем вздрогнул. В голове его быстро пронеслось воспоминание, связанное с истмольсейской ярмаркой, но оно неясно сохранилось в его памяти. Под влиянием какого-то смешанного чувства стыда и любопытства он нагнулся, поднял с земли брошенный сторожем фонарь и поднёс его к лицу девушки. Тогда он мгновенно вспомнил всё: перед ним была предсказательница Мирраб, которую прихотливая природа наделила такими же золотистыми волосами, такими же тонкими чертами и чудными глазами, как и красивейшую из фрейлин Марии Тюдор. На девушке было платье из грубой шерстяной материи с открытой шеей и короткими рукавами; грубая форма рук выдавала происхождение девушки, и сходство с леди Урсулой ограничивалось чертами лица и цветом волос.
Теперь хитрый, беззастенчивый испанец и честный, простодушный англичанин стремились к одной и той же цели; но, пока Эверингем придумывал, как воспользоваться необычайным сходством двух девушек, в голове кардинала уже созрел целый план. Снова набросив на голову Мирраб упавшее во время борьбы покрывало, он развязал ей руки. Она беспрекословно подчинялась ему, словно зачарованная прикосновением его нежных бархатных рук. Во всё это время кардинал и лорд Эверингем не
