бы ради пустопорожней болтовни подвергнуть своего почтальона риску бастинадо[61], правда же?
Но все это в прошлом. Торговцы сдали опий, и комиссар сдержал слово: с завтрашнего дня Кантон могут покинуть все желающие, кроме шестнадцати иноземцев, коих сочли злостными преступниками. Через день-другой отбудет Задиг-бей, предложивший доставить мои письма, и потому с пером в руке я вновь сижу за столом.
За это время, любезная Пагли, столько всего произошло, что даже не знаю, с чего начать. Вот, пожалуй, наибольшая перемена в моей жизни: я съехал из отеля. В день моего последнего письма к тебе Город чужаков лишился всех китайских слуг, которые, подчиняясь приказу властей, покинули иноземных хозяев. Ввиду этого бедный мистер Марквик решил закрыть свое заведение.
Вообрази мое положение — куда мне деваться? Но тревоги мои были напрасны — навестивший меня Чарли предложил поселиться в его доме (видел ли свет человека добрее?). Он и слышать не хотел о квартплате, только попросил написать ему пару-тройку картин, на что я, конечно же, охотно согласился. И вот с тех пор я обитаю в американской фактории: комната вдвое просторнее и гораздо роскошнее моего прежнего жилища, но и здесь есть окно с видом на майдан. Мне повезло необычайно: я ужасно тоскую по Джакве, однако имею возможность изредка видеть его за баррикадами, а он через толмачей передает мне всякие гостинцы вроде фиников и цукатов. Меж тем обитать рядом с Чарли чудесно, и я гоню мысли о том, что когда-нибудь этому придет конец.
Наверняка до тебя дошли слухи о претерпеваемых нами тяготах, но ты не верь ни единому слову, милая Пагли. Еды и питья у всех вдосталь, и самой большой тяготой можно считать отсутствие слуг, однако, на мой взгляд, это чрезвычайно благотворное обстоятельство. Не передать, сколь приятно, прогуливаясь по анклаву, видеть неправедно нажившихся и вконец обленившихся чужеземных купцов, кому нынче приходится собственноручно драить полы, заправлять постели, варить яйца на завтрак и так далее. В кои-то веки справедливость восторжествовала.
Ты не поверишь, какое жалкое зрелище представляют собою отдельные типы: давеча один пожилой толстяк в ночной сорочке выскочил из дома и, ковыляя за мной, буквально умолял поступить к нему лакеем. «Что вы, сэр! — надувшись, сказал я. — Я служу у Кинга и не помышляю о перемене места».
Бесконечное удовольствие наблюдать за сценами, какие происходят между иноземцами и толмачами, несущими дежурство в палатке на майдане. Последним наказано принимать все жалобы и заявки чужаков, осаждающих их круглосуточно. Господин А. желает отдать в стирку замаранную рубашку; господин Б. возмущен тем, что не получил свою ежедневную порцию родниковой воды; пока господин Ц. мел полы, на нем лопнули штаны, и он требует их немедленной починки; господин Д. желает корзину апельсинов, а господин Е. уверяет, что все съестные припасы похитили наводнившие его дом крысы, и посему ему срочно необходимы три окорока и пять караваев. Вот прибегает взмыленный мистер Ф.: по его дому бродил теленок, и если такое повторится, из своего мушкетона он пристрелит скотину, и плевать ему на последствия. Жалоба от мистера Дж.: его оскорбили гвардейцы, и ежели обидчиков не накажут хорошенько, он всех их изничтожит бамбуковой тросточкой. Толмачи терпеливо слушают, изредка вставляя реплики: «Хаэ йо? Как же так? Начальника сердиться, шибко их ругать…» Они ребята добрые и не показывают, как все это их потешает.
Мистер Бахрам Модди, бомбейский купец, один из немногих, чей домашний уклад не пострадал, поскольку у него собственный корабль и он привозит своих слуг. Однако ему грозят огромные коммерческие потери — говорят, он владеет десятой частью опия, подлежащего сдаче. Мистер Модди так удручен этой бедой, что почти не выходит из дома и даже со своим ближайшим другом Задиг-беем видится крайне редко.
А вот челядь его не унывает: в последнее время она устраивает этакие дни открытых дверей, приглашая всех желающих откушать за ее столом. Нет слов, чтобы выразить мой восторг, милая Пагли: в сем доме отменная кухня, и только отведав тех кушаний, я понял, до чего же истосковался по дхоту и карибату!
Да и компания сотрапезников чрезвычайно хороша: управляющий Вико — весельчак и выдумщик забавных способов «скоротать время» (сейчас он в отлучке, надзирает за передачей хозяйского груза властям, и нам его очень не хватает). Секретарь мистера Модди весьма интересная и даже загадочная личность: говорит, он из Типперы, однако его выговор на бенгали выдает в нем уроженца Калькутты, хоть он в том упорно не признается. (Кстати, в разговоре с ним я упомянул свою калькуттскую знакомицу Полетт Ламбер, и могу поклясться, несравненная моя, что твое имя ему знакомо! Услыхав его, он побледнел, насколько позволила его смуглость.)
Среди завсегдатаев трапез в кухне мистера Модди несколько парсов, и один из них, Диньяр Фердун-джи, просто очарователен. Как-то вечером мы раздумывали, чем бы себя позабавить, и меня осенило поставить пьеску. Оглянуться не успели, как мы уже репетировали «Анаркали, куртизанку из Лахора» (ты, наверное, знаешь, что это была любимая роль моей матушки, и я всегда мечтал ее сыграть).
Не высказать, какое удовольствие мы получили, милая моя! Я сам пошил себе костюмы, а секретарь превосходно справился с ролью жестокого императора-старика Акбара. Диньяр проявил себя великолепным партнером, отменно сыграв Джахангира; он прекрасно танцует и поет, и я дополнил пьесу парочкой новых арий, которые мы исполняли, гоняясь друг за другом вокруг дерева (в нашем спектакле его изображала колонна). Все получилось так здорово, что по возвращении в Бомбей Диньяр намерен собрать театральную труппу!
Воистину он — сгусток энергии: однажды увидел, как англичане играют в крикет, и уговорил их обучить его этому спорту (Диньяр был с ним знаком, но не мог овладеть им раньше, поскольку в Бомбее местных не допускали в спортивные клубы). Вскоре он постиг все тонкости игры и, подготовив команду индусов, вызвал английскую факторию на матч. Однако в последнюю минуту выяснилось, что им не хватает одного игрока, и представь себе, душенька Пагли, именно твоему бедолаге Дрозду выпало восполнить пробел!
Ты ведь в курсе, моя дорогая, что я терпеть не могу всякие игры и уж тем более крикет. Но, разумеется, я не мог отказать моему Джахангиру, особенно после того, как он меня приобнял и стал буквально умолять, клятвенно заверяя, что убережет от всякого членовредительства. И впрямь, поначалу все было мирно, только я, хоть убей, все равно не пойму, чем привлекательна игра, в которой как будто ничего не происходит. (Между прочим, изумленные китайские гвардейцы спросили, не платят
