class="p1">— Конечно. Жаль, что он тебя тогда спас. Было бы одной строчкой в списке меньше. А я ведь по-хорошему просил вас обоих не соваться в войну со мной, — фыркнул дракон в ответ. — Ты ждал, что я прощу вашу коалицию? Девка свое получила, а ты все еще нет.
— Я выпотрошу твою поганую тушу! — взревел Быр-Хапуг.
Ящер отпрянул и зашипел в притворном ужасе.
— Ой, как страшно! Ты ничего не забыл, вселяясь в тело смертного с сильной волей и собственным мнением? В плоть от моей смертной плоти? Я семнадцать лет старательно его воспитывал, обучал, подбрасывал ему испытания, тщательно подбирал друзей, чтобы они служили ему якорем, и врагов для ярости, взращивал в нем ненависть и гнев, несколько раз ставил на грань жизни и смерти и в последний момент спасал. Даже собственную кончину инсценировал. Все, чтобы он стал тем, кто он сейчас: ловушкой для тебя. Сначала план был другим, но он внес свои коррективы, и они мне нравятся. Так месть будет даже более сладкой. Сейчас он сам тебя уничтожит.
Гоблин презрительно посмотрел на дракона.
— Он сейчас никто. Я растворил его.
— Да ну?! — зашелся в хохочущем рыке Минору. — Смышленый мальчик недавно научил меня одному трюку. Гарбибаквастрэшмусорчак, малыш, отзовись, пожалуйста!
Быр-Хапуг дернулся к противнику, но замер, не пробежав и шага, как будто что-то изнутри не давало ему двигаться.
* * *
Было легко и на удивление приятно. Ощущение безмятежности обволокло все его существо и завернуло в себя, как в теплое одеяло промозглой осенней ночью. Это состояние поглощало и растворяло, словно погружая в небытие и даруя умиротворение. Никакие звуки, запахи или другие ощущения не нарушали этого чувства покоя. Бесконечного и всеобъемлющего.
«Тебя нет», — настойчиво внушало оно, и Гарб уже почти согласился.
И все же где-то в глубине маленькой искоркой мелькнула тревожная мысль.
— Если меня нет, то кто тогда здесь?
— Спи, здесь никого нет, — пришел успокаивающий ответ. — Никто не помешает.
— По этому поводу мне надо посоветоваться с другими, — забеспокоился гоблин. — Созываю экстренное совещание.
Умиротворяющая темнота с огромным удивлением уставилась на него немигающим взглядом бесконечной бездонности. Шаман уже погрузился в себя и не обратил на нее никакого внимания.
На зов явились все воображаемые ипостаси. На правах главной личности сам Гарб взошел на трибуну, мысленно надев на себя судейский парик с малиновой мантией, и сурово обратился к остальным.
— Мои верные я! Мы с вами прожили недолгую, полную тревог и волнений жизнь, а сейчас нам предлагают покой. Лично меня это состояние очень привлекает, но хотелось бы выслушать мнение остальных.
— Услышьте мой голос, если разум вам отказывает! — заверещал маленький голый малыш-гоблин, олицетворяющий страх. — Разве никто не чувствует опасность? Этот покой — обман. Нас хотят убить! И бежать некуда, значит, надо драться!
— В кои-то веки соглашусь с мелким, — взял слово шаман в ритуальной маске, отвечающий за мудрость. — Покой хорош, когда есть уверенность, что все дела завершены должным образом. Если же он наступает неожиданно, это больше походит на смертельную ловушку. Дел, как мне помнится, еще предостаточно.
— Мы еще столько всего не знаем, — подал голос алхимик-любопытство, обвешанный сушеными травами с головы до пят. — Было бы жалко прямо сейчас упокоиться и все это оставить непознанным. Мы еще даже не открыли все возможности посоха.
— А я считаю, нужно покориться судьбе, — угрюмо заметил жрец в белых одеждах. — Разве не к этому мы стремились весь последний год? Мы превращаемся в бога, но этот бог не мы. К чему бороться и откладывать неизбежное?
Гарб-председатель поджал губы и покачал головой.
— Вот от тебя такого не ожидал, — сказал он. — Не ты ли всегда старался делать нас верным другом? Без нас друзья в опасности!
Жрец пристыжено понурил голову, но на его изможденном лице с кучей шрамов все равно читалась упрямая решимость.
— А я считаю, нам обязательно нужно бороться, — заявил высоченный гоблин-гордыня в синей колдовской мантии. — Речь не только о нашем выживании, но и о всем нашем народе. Минору и силы за ним стоящие играли нами много тысяч лет. Неужели мы не хотим отомстить? Я очень уязвлен, что не все со мной согласны. И вообще, мы стали гораздо сильнее, чем были раньше. Неужели мы хотя бы не попытаемся взять верх?
— Но ведь наш бог… — робко открыл рот жрец.
— Наш? — хором шикнули на него остальные. — С каких это пор? Мы поклоняемся только Бирканитре.
— Действительно, чего это я, — на мгновение смутился священник и тут же встрепенулся. — Значит, все за борьбу, кроме председателя?
— Не ищи во мне крайнего, — прищурился судья. — Я сказал, что меня прельщает покой, но я вовсе не хочу его прямо сейчас. Больше никаких сомнений.
Остальные личности вскинули кверху сжатые кулаки и прокричали боевой клич.
Глаза парящего в бесконечной приятной темноте гоблина открылись и зажглись желтым огнем, сулящим врагам одни неприятности. В этот момент он услышал свое полное имя и потянулся к голосу, удесятерившему его силы.
Рядом с ним немедленно возникла ослепительно сияющая золотым фигура другого гоблина.
— Как ты смеешь сопротивляться мне, смертный? — грозно спросила она.
— Смею, — криво усмехнулся Гарб. — А вот как ты посмел захватить мое тело без разрешения?
— Я бог и такова моя воля! — возразил Быр-Хапуг. — Мне не нужно спрашивать разрешения у смертного. Тебе и так оказана великая честь. О твоей жертве стали бы слагать легенды, и я готовил тебе почетное место по правую руку за своим столом. Но если ты сейчас воспротивишься, я уничтожу тебя без остатка и отдам жахани твою душу.
— Ух ты, — ощетинился шаман. — Какое заманчивое предложение! А мне почему-то кажется, что силы у тебя после спячки не те, и ты боишься, что я случайно займу твое место. Ведь так?
Сияющий бог зарычал, вскидывая исполинские руки. Гарб несколько раз видел этот жест в исполнении смертных хапугов, и рефлекторно выставил магический щит. Здесь магия работала. Два ядовитых костяных шипа вгрызлись в паутину волшебства и разорвали ее. Гоблин взмахнул руками, стряхивая остатки заклинания. Потерявшие скорость снаряды развернулись и бесконечно быстро понеслись обратно.
Ни увернуться, ни что-то предпринять в ответ Быр-Хапуг не успел. Шипы беспрепятственно впились в тело бога, кромсая его естество. Сияние померкло, уступив место тусклому мерцанию. Зато сам Гарб засверкал куда ярче, чем раньше. Он только сейчас понял, каким слепящим стал его собственный свет. Впрочем, этот блеск совершенно не мешал рассматривать поверженное божество.
— Ты победил, моорх, — прохрипел Быр-Хапуг. — Это временно. Посох не даст мне исчезнуть. Я подожду, пока ты умрешь, и снова стану
