грозной орды явились от него послы с мирными предложениями. Этих послов провели к царю сквозь обширный, многолюдный лагерь, в котором раздавалась частая стрельба из орудий; послы татарские уехали, напуганные видом русского могущества. А вслед за тем и Борис воротился в Москву, распустив ратников по домам и оставив необходимые для сторожевой службы отряды. Служилые люди разъехались, весьма довольные новым царем и ожидая от него впредь таких же для себя милостей. Годунов въехал в столицу с большим торжеством как бы после великой победы; патриарх с духовенством и народом вышел к нему навстречу и произнес благодарственную речь, прославляя его за освобождение христианства от угрожавшей напасти.
Только 1 сентября, то есть в день Нового, 1599 года, совершилось венчание Бориса на царство с обычными обрядами, в Успенском соборе. Царь и патриарх говорили друг другу приветственное слово. Но что было вне обычая и потому поразило современников, это, в ответ на патриаршее благословение, неожиданно и громко произнесенный Борисом следующий обет: «Отче великий, патриарх Иов! Бог свидетель, что не будет в моем царстве нищаго и сираго! — Взяв себя за ворот сорочки, он прибавил: — И последнюю рубашку разделю с ними!» Очевидно, притворное его смирение не выдержало до конца; вознесенный на царскую высоту, к которой стремился, и упоенный полным успехом, Борис дал волю охватившему его радостному чувству, на минуту забылся и торжественно произнес невыполнимое обещание. Иностранцы прибавляют, что он сверх того дал еще обет в течение пяти лет никого из преступников не казнить смертью, а только ссылать. Подобные обеты тем ярче бросались в глаза, что рядом с ними выдана была крестоцеловальная запись, которая хотя и не противоречила понятиям и обычаям времени, но слишком отзывалась недоверием к подданным со стороны царя, обличая его подозрительность, суеверие и робость. Присягавший по этой записи, кроме обещания помимо царя Бориса и его детей никого другого на Московское государство не искать (в том числе и Симеона Бекбулатовича), между прочим, клялся также никакого лиха не учинять над государем, царицей и его детьми ни в еде, ни в питье, ни в платье или в чем другом, никакого лихого зелья или коренья не давать, ведунов и ведьм на государское лихо не добывать, по ветру никакого лиха государю и его семейству не посылать, следу их волшебством не вынимать, а если узнает о чьих-либо таковых замыслах, о том доносит без всякой хитрости и так далее[63].
Царское венчание сопровождалось роскошными пирами во дворце, угощением народа и многими милостями, каковы: пожалование разных лиц в высшие чины, то есть в бояре, окольничие и прочее, выдача служилым людям двойного годового жалованья, льготы торговым людям в платеже пошлин, а крестьянам и инородцам в податях и оброках и так далее. Ближе к престолу, разумеется, стали довольно многочисленные родственники Годунова; из них Дмитрий Иванович Годунов пожалован в конюшие, а Степан Васильевич в дворецкие. Борис старался также разными способами примирить со своим избранием и старые боярские фамилии, которые считали за собой больше прав на сие избрание. Между прочим, он породнился с Шуйскими и с Романовыми: брат князя Василия Ивановича Шуйского Димитрий был женат на царской свояченице, то есть на младшей дочери Малюты Скуратова Екатерине Григорьевне; а Иван Иванович Годунов женился на сестре Романовых Ирине.
Первые годы царствования Бориса Годунова были как бы продолжением времени Федора Ивановича, что совершенно естественно; ибо правление оставалось в тех же руках. Внутри государства опытный и деятельный правитель много трудился над поддержанием благочестия, гражданского порядка и правосудия и действительно показывал заботу о бедных, вообще низших классах населения. Он сокращал число кабаков, вновь дозволил некоторые случаи перехода крестьян от одного помещика к другому, строго наказывал воров и разбойников. Умный Борис хорошо сознавал отсталость русского народа в образовании сравнительно с народами Западной Европы; поэтому мы видим у него повторение некоторых попыток к сближению с нею, напомнивших первую половину царствования Грозного. Уже прежде заявив себя покровителем англичан и других иностранцев, Борис в свое царствование продолжал оказывать им особое внимание. Так, немецкие купцы, выведенные Грозным из ливонских городов и поселенные в Москве, где они сильно бедствовали, получили от нового царя взаймы по 300 и по 400 руб. без процентов и дозволение вести торговлю с разными льготными условиями; причем они причислены были к московской гостиной сотне, то есть прямо к высшему разряду туземного торгового сословия. Затем всех приезжавших в Москву немцев из Ливонии и Германии Борис весьма ласково принимал в свою службу, назначал им хорошее жалованье и давал поместья с крестьянами. Эти немцы обыкновенно поступали в иноземный отряд царской гвардии. Подозрительный Борис, по-видимому, рассчитывал на преданность этого отряда более, чем на своих русских телохранителей. Кроме того, он поручал набирать за границей в русскую службу врачей, рудознатцев и разных мастеров. Он думал даже о заведении в Москве высшей школы с иностранными учителями, где русские юноши могли бы учиться также иностранным языкам. Но это намерение возбудило неудовольствие; духовенство говорило, что чужие языки могут возбудить расколы в Русской церкви и нарушить ее мир. Некоторые ревнители старины обращались к патриарху Иову и спрашивали его, зачем он молчит, видя такие затеи. Но смиренный, преданный Борису Иов, не решаясь противоречить ему, отвечал на подобные вопросы вздохами и слезами.
Не успев привести в исполнение мысль о высшем училище, царь выбрал нескольких молодых людей и отправил их учиться разным языкам и наукам в Любек, в Англию, во Францию и Австрию. Любопытно, что эта первая отправка русских учеников за границу окончилась полной неудачей: все они там и остались, и никто не вернулся на родину. Впрочем, виной тому могло быть наступившее потом Смутное время. Как бы то ни было, но явное пристрастие Бориса к иноземцам встретило неудовольствие у многих русских людей; хотя между придворными, как всегда, немало нашлось таких льстецов, которые в угоду царю стригли свои бороды, и, по насмешливому выражению современника, «в юноши пременяхуся»[64].
Внешняя политика в царствование Бориса была еще более мирная, чем в предшествовавшее царствование. По отношению к западным соседям это была политика, можно сказать, робкая. В то время начались уже враждебные действия между Сигизмундом III и его дядей Карлом, который занял шведский престол помимо прав племянника. Но Борис не воспользовался такими благоприятными обстоятельствами для приобретения хотя части Ливонии, за которую было пролито столько русской крови. Вместо энергических мер, он прибег к дипломатическим: поляков
